Разве можно это вынести? Сейчас мне уже казалось, что я могла бы пережить любую его Ленуську. Я ей бы так и сказала: «Отойди от него, пожалуйста. Я – главнее! Он (это и Анжелка заметила) никогда не называл меня Надюськой… Только Надей и еще На-а-аденькой!» И она бы ушла… Что ей оставалось бы делать?
И зачем только я купила этот костюм? На что мне декольтированный туалет с отстегивающимися лямочками? Мне ничего такого не нужно, потому что этого никогда не увидит ОН! А когда на меня будут смотреть другие, это уже не будет иметь существенного значения. Мне нужны только его глаза. Его руки, губы. Мне нужен весь Егор Воронцов целиком. Мне очень не повезло, что я полюбила бабника, но я его полюбила. Сейчас я уяснила это для себя особенно отчетливо.
Любуясь собой в новом костюме в примерочной, я собиралась купить еще туфли и сумочку. Какая глупость! Мне всего-то и нужны синий халат с хлястиком, раздолбанные подростковые баретки, ситцевый платок на голову – и вперед, на керамический завод обратно. Хоть кем! Хоть уборщицей! Там я снова втянусь в старую жизнь, где не было никаких мифологических Горынычей, а потом позвоню Тамарке, что Воронцов освободился (от меня, разумеется). Она отправится на штурм новых высот и сражение с Дашкой точно выиграет, а ко мне вернется Михайлушкин, притащит кучу законсервировавшихся носков, и мы с ним снова заживем душа в душу. Димка приедет на каникулы, а дома мама и папа – все как прежде. Может быть, он даже споет что-нибудь вроде: «Родительский дом – начало начал. Ты в жизни моей надежный причал!»
Явившись в собственную квартиру, я стала обзванивать своих «керамических» знакомых. Но мне не повезло. Производство кафельной плитки уже вообще прекратило свое существование как таковое. Бывшая старшая табельщица Ольга Васильева сказала, что может походатайствовать, чтобы меня взяли в бельевую кожно-венерологического диспансера. Я вежливо отказалась. После диспансера оставалось только улечься ничком на диван и разрыдаться. Я так и сделала.
Утром я еле приволокла в подвал Шаманаева свои ноги. Ничего не хотелось, и белый свет был немил. Я с отвращением включила компьютер, он знакомо пискнул, но вместо заставки «Windows» на синем фоне зажглась нестерпимо яркая надпись: «Откажись от него, Надежда!» Я в ужасе отпрянула от монитора. Я сразу поняла, в чем дело. Это Дашкины штучки. Она сделала с моим компьютером примерно то, что намеревалась сделать с компьютером Эдуарда Михайловича Козлачева, торговца пиломатериалами. Эдуард Михайлович по ее придумке должен был набрать на клавиатуре свое согласие с тем, что он не кто иной, как вонючий козел, и только тогда его компьютер начал бы ему повиноваться. Козлачева пронесло. Я, видимо, должна набрать что-нибудь вроде: «Отказываюсь в твою пользу».
Но как же Дашка обнаружила меня здесь, в этой жалкой комнатухе с окном под потолком, в этой насмешке над фирменным офисом? Мне казалось, что в подвале нас не найдет никто: ни Дашка, ни Воронцов, да и Лидия Шаманаева вряд ли сюда когда-нибудь сунет нос после того унижения, свидетелями которого были все Лешкины подчиненные.
Как все-таки я еще плохо знаю компьютеры! Но я хорошо знаю себя. Меня так просто не взять. Глупа ты, богиня программирования Дарья Александровна Дрозцецкая. Я ведь и так отказалась от любимого человека, отчего мне хотелось выть на весь подвал волком… точнее – одинокой, брошенной всеми волчицей.
Я придвинула к себе клавиатуру и набрала: «Я люблю его, Дашка!» В тот же миг буквы как-то сжались, скрючились, окрасились красным и, будто написанные кровью, стекли вниз экрана. После этого компьютер еще раз пискнул, и монитор намертво погас. Включить компьютер снова не удалось. Он отказывался повиноваться. Самым ужасным оказалось то, что вслед за моим вылетели все остальные компьютеры шаманаевской… – мне по привычке хочется сказать «фирмы» – конторы.
– Что случилось? – хором спросили друг друга сослуживцы.
– Дашка Дроздецкая отомстила, – похоронным голосом сообщила я.
– Что-то она подзадержалась со своей местью, вам не кажется? – Изумленный Шаманаев обвел взглядом своих сотрудников.
– Я вчера встретила их в магазине… – пролепетала я.
– Кого их? – спросил Лешка.
– Дашку и… Воронцова.
– И что?
– И ничего… Мы просто с Егором поговорили… – Я чуть не рыдала. Слезы, во всяком случае, уже сами собой текли по моим щекам.
– Он, случайно, не отказался от… – Шаманаев замолчал и очень внимательно посмотрел мне в глаза.
– От чего он должен был отказаться? – спросила я.
– Анжелка! – как всегда, неожиданно громко рявкнул мой босс. – Ты, значит, ей так ничего и не сказала?
Я перевела взгляд на секретаршу. Она сделалась пунцовой, а губы у нее дрожали так, будто это не из-за меня, а из-за нее в фирме сдохли все компьютеры.
– Значит, не сказала, – махнул рукой Лешка и назвал меня по имени с какой-то новой, незнакомой мне интонацией: – Надя, дело в том, что Егор Евгеньевич Воронцов через две недели женится.
– Как женится? – прохрипела я.
Шаманаев осторожно усадил меня на диванчик у стены и даже налил «Ессентуков № 17», которые теперь все время стояли у него на столе, поскольку на нервной почве у него разыгрался жуткий гастрит. Я не смогла выпить ни капли. У меня закаменели скулы. Горыныч и тут меня обставил! Я собиралась ему отомстить, а получилось так, что очень ловко отомстил мне он. Как со мной всегда бывает от волнения, я с трудом приоткрыла щелку рта и вытолкнула вопрос:
– На ком?
– На Дарье Дроздецкой.
– Пашиной жене?
– Бывшей Пашиной жене. Понимаешь, я позвонил Егору, чтобы рассказать, в каком мы сейчас бедственном положении. Хотел попросить у него помощи – чтобы он хотя бы месяц еще поработал с нами, а там уж мы и сами как-нибудь выкарабкаемся. Ну, вот, значит… а он мне сказал, что… женится и потому ему не до наших проблем… Да ты слышишь ли, Надя?
Я безостановочно и профессионально закивала головой, как нищий, который постоянно сидит в подземном переходе, ведущем почти прямо к зданию нашей бывшей фирмы, а ныне – владениям Лидии. За это мне можно было даже кидать монетки в подол новой стильной юбки стального цвета.
– Анжела! – опять гаркнул Шаманаев. – Почему ты ничего Надежде не сказала? Мы же договаривались, что ты как подруга… и все такое… А теперь вот еще и компьютеры… Черт знает что такое! Хорошо, если не на неделю выйдем из строя!
– Да-а-а, Алексей Ильич! Вам бы только из строя не выйти! – взбодрилась тут Анжелка, хотя и у нее по щекам уже вовсю лились слезы. – А то, что живые люди из строя выходят, вам наплевать! Боялась я сказать об этом Наде, боялась!
– И чего же ты боялась, красавица наша писаная? – спросил ее Глеб Сергеич, а я тут же вспомнила, как Анжелка испугалась еще день назад, когда нечаянно проговорилась мне, что Дашка наконец дала Павлу развод. Не случайно мне тогда не понравилось ее лицо.
– Того! Я бы ей сказала, а она вдруг бы и помирилась бы с Горынычем, – зачастила секретарша, – он не стал бы жениться на Дашке, и она бы опять – к Павлику… И что мне тогда делать прикажете? Дашка для меня – вечная угроза! Неужели не понятно?!
