– Нет, Мишель! Я не контролирую себя во сне и могу причинить тебе вред похуже розог. Уж поверь, – хмыкая, он продолжает стоять ко мне боком. Это злит. Это невероятно злит. Он, мало того, что свёл к минимуму все прикосновения. Я имею в виду, интимные прикосновения, любую страсть. Так ещё и не желает спать!
– Я могу не спать, как раз прочту работы и буду следить за твоим состоянием. Если что, то разбужу тебя…
– Нет! Я сказал – нет, – уже рычит, поворачиваясь ко мне.
– Значит, нет? – Прищуриваюсь я.
– Нет.
– Тогда пошёл вон отсюда, – указывая пальцем на дверь, резко наклоняясь, подбираю с пола топик и натягиваю его.
– Что?
– Ты оглох? Пошёл вон отсюда. Я не собираюсь больше терпеть этого. Или ты спишь со мной, именно спишь, и мы решаем эту проблему вместе. Или же ты сваливаешь отсюда, продолжая разбираться сам, не подпуская меня ближе, как и раньше, – зло говорю я, то повышая голос, то понижая его. А теперь же складываю руки на груди и, яростно дыша, смотрю, как сужаются его глаза. Больше принимать таких правил я не буду. Или вместе, или никак. Я сейчас очень зла, до такой степени за его поведение, которое не знаю и не могу никак понять, что от моей кожи пар идёт.
– Хорошо. Я ухожу.
Грёбаное спокойствие, как алая тряпка на быка для меня. Готова визжать от этого. Готова просто орать от резко возросшего адреналина и раздражения внутри. Впиваюсь ногтями в свою кожу, причиняя намеренно себе боль. Николас проходит мимо.
– Если ты сейчас уйдёшь, то подружки у тебя больше нет, – цежу я, стоя спиной и даже не желая поворачиваться. И не знаю, кто это. Кто эта девушка, которую просто трясёт внутри от негодования, от обиды, от спокойствия. Вот оно ключевое слово. Спокойствие.
– Какая же ты крошка, Мишель. Я ухожу, чтобы ты могла окунуть свою голову в ледяную воду. Может быть, тогда твои мозги заработают в нормальном режиме, – насмешка. Это ударяет меня невидимым кнутом по сердцу. Горько. Во рту так горько, а слёзы уже собираются в глазах. Устала…
– Убирайся отсюда, Холд! Убирайся отсюда! – И не хотела же кричать, а ору так, что горло саднит. Поворачиваюсь к нему и, подхватывая с пола шортики, швыряю в него.
– Ты только и делаешь, что говоришь! Ты только говоришь! – Больная, сумасшедшая от этой любви к нему и без ответа снова. Бросаю в него всё, что попадает под руку, вылетая в коридор.
– Мишель…
– Что, Мишель? Будешь снова уверять, как ты любишь меня?! Врёшь! Это всё ложь! Зачем тебе я? Зачем ты это делаешь? – Только замахиваюсь на него, он, перехватывая мои запястья, прижимает к своей груди. Дёргаюсь. Внутри кипит обида. Обида, что не хочет даже попробовать приблизить местоимение «мы». Дёргаюсь ещё раз. Подбородок дрожит, а по щекам льются слёзы. Смотрю в его глаза. Серьёзные. Тёмные.
– Успокойся, крошка. Я не готов подвергать тебя риску. Я уйду, но это не означает, что мои переживания, желания и чувства к тебе отключатся, как только я переступлю порог. Нет. И я понимаю тебя, твоё негодование, истерику. Честно, я не обижаюсь на твои слова, на то, что кричишь, хотя я не люблю этого. Знаю, что ты хочешь мне помочь, но в этом деле мне требуется время. Чтобы понять твою боль, мне пришлось самому вернуться туда и вспомнить, каким был я, и каково это чувствовать. Это моя вина, и переживать я должен её один, не втягивая тебя туда снова. В тот раз я сделал огромную ошибку, что затащил тебя за собой, и поэтому ты увидела того, кто есть внутри меня. Наступил конец. Сейчас я не хочу этого. Мишель, дай мне время. Я готов ходить на свидания, и этот день для меня стал неповторимым, но даже он не спасёт меня от темноты, что уже за окном. – Чёрт возьми, как глубок его голос, как точно он попадает словами по моему сердцу и остужает меня, заставляя почувствовать себя больной дурой. И всё же… есть но…
– Я хочу, чтобы ты меня принял, как равную себе, Николас. Чтобы не на коленях я стояла перед тобой всё время, а рядом, смотрела в твои глаза на одном уровне. Но ты не даёшь сам мне это сделать. Твой страх сильнее, чем желание построить отношения со мной. Я не могу конкурировать с прошлым, оно слишком глубоко вонзило в твоё сердце ногти. Я заведомо проиграла, потому что не так сильна моя любовь, как твоё желание быть виноватым, – поворачиваю руки, и они уже свободно могут двигаться, не удерживаются им. Делая шаг назад, смотрю на Николаса, застывшего в дверях. Не могу сдержать слёз. Не могу, потому что мне снова больно. Он рядом и мне больно. Его нет и мне больно. Сейчас же боль она тупая, оглушает, и я не вижу на его лице ни единой эмоции. Маска.
– Для меня ценнее твоей жизни нет ничего в этом мире. Ты закатила истерику из-за пустяка…
– Пустяка? – Задыхаюсь от этого эпитета. Вытираю рукой лицо, очищая его от слёз.
– Для тебя невозможность спать – пустяк, Николас? Для тебя нежелание спать со мной – пустяк? Ты не даёшь мне возможности доверять тебе, только как цирковой кролик прыгаешь вокруг меня. Ты…
– Ты этого и хотела, Мишель. Ты хотела нормального мужчину, без каких-либо отклонений. И вот он я. Отказался от темы. Отказался от своих друзей. Отказался от страха быть узнанным. Отказался от всего, ради тебя. И я пытаюсь бороться с тем, что осталось у меня. Я пытаюсь, чёрт возьми! Но ты видишь только себя и свои желания. Я готов их исполнять, хоть на голове стоять. Приказывать и требовать от меня ты не имеешь права. Мы никто друг другу. Мы снова стали незнакомцами. Ты не чувствуешь этого? Я не вижу свою крошку в тебе, как ты не видишь Ника во мне. Мы изменились. Ты и я. И теперь я не уверен, что эти люди смогут чувствовать так же, как те, что целовались под дождём. Я потерян. Отдал часть себя… оторвал! И теперь мне необходимо забить это пространство. Но ничего нет! Ты не хочешь даже понять меня. А моя крошка всегда меня понимала. Она всегда принимала меня таким, какой я есть. Ты требуешь остаться с тобой, но я могу убить тебя, Мишель! Убить, чёрт возьми! Я не только не сплю, у меня лунатизм. Встаю и беру нож! Да я могу всё что угодно сделать с тобой! Дура! Я взрослый мужчина и понимаю всю серьёзность своего состояния! А твои капризы смешны! – Ударяет кулаком по косяку, что с потолка сыпется штукатурка.
Хватая воздух ртом, смотрю на него, пока слова укладываются в голове. Но не все они могут сейчас быть опознаны, а только отрывки.
– Последний раз, когда я заснул ночью – вся моя постель была разодрана, искромсана ножом! Я поранил Шторма, который пытался меня остановить! Хочешь знать всё, Мишель? Хочешь помочь мне? Мне никто не поможет, кроме меня самого! Это моя проблема! Блять! Я вижу своего отца, который трахает тебя! Насилует, а ты кричишь! Зовёшь меня! А я связан! Не могу двинуться! Ты всё кричишь! Боль… кровь… её так много… она вокруг тебя! Я всё вижу, вижу до последней капли слёзы на твоём лице! Передо мной. На полу. В крови. Резко всё меняется, и я нахожусь дома, слышу твой крик где-то далеко. Должен найти тебя… спасти. А потом бегу, нахожу нож и ищу, где вы, пока он бьёт тебя. Прыгаю на него. Ударяю ножом снова и снова по телу отца. Пока руки не оказываются полностью в крови. Но не успеваю… ты уже не дышишь… ты мертва, потому что я задел и тебя…
