— В холодильнике стоит лимонный поссет, — напоминает Джорджу Изабель.
— Нет, спасибо! Угощусь позднее! — Он сосредоточенно шарит по карманам в поисках своего мобильника. — Всё, я ухожу! Сейчас только сделаю короткий звонок Дафнии и пошёл.
— Удачи тебе! — желает ему на прощание Изабель, но парень уже скрылся за дверью.
Она достаёт из холодильника бутылку вина и открывает её. Вспоминает, что шираз, который она заказала себе в кафе, так и остался стоять почти нетронутым. На сей раз она держит в руках бутылку французского вина, белый бордо. Красивый кремовый цвет, напоминающий цвет печёных яблок. И вкус насыщенный. Вообще-то, она предпочитает более лёгкий вкус пино-гри, но вина в их доме всегда покупает Алекс.
После душа Изабель еще успела закрыть свою страничку, которую зарегистрировала на портале бюро знакомств. Мельком она увидела в своём почтовом ящике два новых сообщения, но почту открывать не стала и даже не взглянула, от кого письма.
Слышно, как наверху в ванной комнате полилась вода. Муж принимает душ! Она включает гриль на полную мощность. Сервирует стол, зажигает свечи. Потом обильно смазывает рыбу оливковым маслом и перекладывает её на гриль. Последнее усилие: мелко шинкует шнитт-лук для салата. После чего отходит к окну и смотрит на улицу. Уже сгустились вечерние сумерки. Какое-то время Изабель любуется грациозными движениями двух птах, которые порхают вдалеке. Как они красиво, как изящно летят по небу. Но вот она вглядывается в них пристальнее и понимает, что это совсем даже не птицы. Два воздушных змея легко кружат в небе, едва различимые в последних всполохах уходящего дня. Они то сливаются друг с другом, то грациозно планируют вниз, выделывая замысловатые воздушные па, словно опытные танцоры. Они парят от неё слишком далеко, чтобы можно было различить цвета, а их длинные хвосты едва видны в зыбком свете наступающего вечера. Видно только, что-то трепещет и хлопает на ветру, как это бывает, когда к машине молодожёнов привязывают пустые консервные банки. А потом, когда машина трогается с места, они с грохотом и лязгом, извиваясь и путаясь друг с другом, устремляются следом за ней.
Изабель пьёт вино и чувствует, как холодная струя быстро достигает желудка. Думает о том, что её ждёт впереди, и холодный страх, такой же холодный, как выпитое вино, охватывает её с новой силой.
Изабель молча ждёт, когда Алекс покончит с рыбой. Он аккуратно вымазывает тарелку кусочком хлеба, собирая все остатки соуса.
— Алекс, — начинает она осторожно, сложив руки на коленях. Она почти не притронулась к еде, а два бокала вина сделали своё дело. Ей легко, и голова у неё ясна. — Мне надо поговорить с тобой.
Он молча смотрит на неё.
— Мне плохо! — говорит она тихо, чувствуя, как всё у неё внутри сжимается. — Мне уже давно плохо! Я несчастлива много лет.
Вот оно, то самое! Слово сказано! И все пути к отступлению отрезаны.
На его лбу, чуть выше переносицы, появляется едва заметная морщинка, в остальном же выражение его лица остаётся прежним.
— В чем же дело?
— В нас! — отвечает она ему просто. — Всё дело в нас с тобой.
Руки её непроизвольно сжимаются в кулаки. Она чувствует, как больно упираются кончики пальцев её ног в носки туфель.
— Ты понимаешь меня?
Он слегка склоняет голову набок и начинает разглядывать лицо жены, словно пытаясь разгадать какую-то загадку, которую она почему-то от него скрывает. «Вот точно с таким же выражением лица, — думает Изабель, — он обычно разговаривает со своими клиентами, когда начинает запугивать их всякими сложностями и непредсказуемостью предстоящего судебного разбирательства или когда пытается выяснить для себя, насколько они чистосердечны и правдивы в разговоре с ним».
— Мы с тобой так и не сработались, — говорит она ровным тоном. — И брак наш тоже не работает.
Алекс недоверчиво вскидывает брови.
— Не работает? — столько недоумения в одном этом слове. Она видит, как слегка дёргается уголок его губ. Такое впечатление, что он хочет растянуть их в удивлённой улыбке.
— Послушай меня, Алекс! — продолжает она медленно, тщательно взвешивая каждое слово. — Пожалуйста, выслушай! Наш брак неудачен. Думаю, он был неудачен уже изначально. Мне кажется, мы с самого начала не подходили друг другу. У нас ведь нет ничего… общего. В сущности, мы чужие друг другу люди.
Но вот, впервые за все время их разговора, она видит, как сужаются его глаза, а взгляд делается колючим. И ни тени улыбки на лице.
— Ничего общего, говоришь? — спрашивает он её ледяным тоном. — Да у нас тьма общего, причём каждый божий день. Мы живём под одной крышей… как говорится, делим кров и стол, у нас нормальные, здоровые супружеские отношения.
Изабель начинает в отчаянии трясти головой. Ну почему он не понимает её? Почему до него не доходит? Она больно упирается кулаками в бёдра.
— Алекс, — голос её звучит ровно, но безжизненно, — ты любишь меня?
Какая-то тень пробегает по его лицу, лёгкая мимолётная тень. Она исчезает так быстро, что Изабель даже не успевает понять, что это было. Он смотрит на неё в упор и молчит. В комнате зависает мёртвая тишина. Пожалуй, она длится не более трёх или четырёх секунд. Но ей достаточно. Он всё сказал!
Но вот он спохватывается и открывает рот. Поздно! Слишком поздно!
— Какого чёрта…
— Я ухожу от тебя, Алекс! — прерывает она его на полуслове. — Я ухожу!
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Глаза по-прежнему буравят её.
— Ты что? — спрашивает он негромко, но в голосе уже слышны дальние раскаты грома.
По всей вероятности, он готов перейти к угрозам. Надо держаться! Из последних сил, но держаться! Его немигающий взгляд, странное выражение лица пугают. От напряжения руки начинают ныть. Тогда она разжимает кулаки, и ноющая боль стихает.
— Между нами всё кончено, Алекс! Мне жаль, но это так. И больше так не может продолжаться.
Усилием воли Изабель заставляет себя выдержать взгляд мужа. Она должна быть сильной. Должна! Она слышит, как глухо стучит её сердце, поднимаясь всё выше и выше. Кажется, ещё немного, и оно застрянет в горле. Шея горит, будто охваченная огнём. Плечи до острой боли свело от напряжения. Но ни в коем случае сейчас нельзя дать слабину.
— Больше жить с тобой я не могу. Этот брак… он меня убивает в буквальном смысле слова.
— Убивает? — его рот кривится в саркастической ухмылке.
— Алекс! Прошу тебя!
— Да ты имеешь всё, что твоей душе угодно! — Он говорит отрывисто, с нескрываемым бешенством, и каждое произнесённое им слово звучит, словно удар хлыстом. — Я тебе никогда и ни в чём не отказывал! Ни в чём! Скажи мне, чего я тебе недодал?
— Любви! — Она чувствует, как кровь ударяет ей в лицо. — Ты недодал мне любви. Ты её вообще мне не дал!
