— Дафния запекает на ужин фаршированную курицу. Любимое блюдо Уны. Ты тоже любишь фаршированных цыплят, правда? Особенно сама начинка тебе нравится. Всегда просил у меня добавки, когда я фаршировала курицу дома. Помнишь? Я всегда начиняла курицу колбасным фаршем и луком. Твоя мама дала мне такой рецепт еще когда мы только поженились. Помнишь, ты мне все говорил: «Побольше лука! Лука не жалей!»
На лице Лео сохраняется прежнее отсутствующее выражение. Не понятно даже, слышит ли он её. Он никогда не реагирует на её слова. Просто ест, механически пережёвывает пищу, потом заглатывает её, не проявляя никакого интереса к еде. Вкусно ли? Нравится ли ему? Трудно сказать! Понять невозможно. Но вот смотрит он на нее неотрывно. Глаз не сводит с её лица. Наверное, он узнаёт ее лицо. Да, узнаёт! Вопреки тому, что говорят ей доктора. Правда, его глаза… они такие пустые, что в них даже страшно заглядывать.
Она подносит к его губам чашку, и он делает несколько глотков. Громко сопит, брызги летят во все стороны. Струйка жидкости скатывается по его подбородку. Мо осторожно промокает её салфеткой, и снова он недовольно отталкивает её руку от себя.
— Сейчас-сейчас! — торопится она и накалывает на вилку крохотный кусочек отбивной.
Она приходит к Лео каждый вечер. У них здесь ужин ровно в шесть, и она всегда сама кормит мужа. Каждый вечер она ведёт себя с ним так, чтобы ничем не огорчить и не обидеть больного. Ведь он же всё еще её муж и всегда останется им. Что с того, что не разговаривает с ней? Или больше не живёт в их доме? Это ничего не меняет. Да, рассудок оставил его, жестокая болезнь изменила его до неузнаваемости и полностью разрушила память. Но Лео по-прежнему её муж.
Они сидят друг подле друга под углом. Он — в кресле, она — на обычной кухонной табуретке. Его тарелка стоит на столе рядом с ней так, чтобы он не смог дотянуться. Лео неуправляем порой и в случае чего может с лёгкостью запустить тарелкой в кого угодно. Эти спонтанные взрывы ярости случаются с ним довольно часто, но они быстро проходят, и он тут же начисто забывает о них.
— А я подарю Уне косметический набор: шампунь и кондиционер, — сообщает она мужу следующую новость. — Ты же ведь помнишь Уну, не так ли? Она раньше часто навещала тебя. Ты помнишь? Такой прекрасный аромат у шампуня. С водорослями, но пахнет лавандой. Стоит, конечно, дорого, но ведь подарок же! Надеюсь, Уне понравится. У неё такие красивые волосы! Золотистые и все в локонах. В юности мне так хотелось, чтобы и мои волосы вились. Я ведь тебе рассказывала об этом, правда? Мама на ночь накручивала мне их на бигуди. Мученье спать всю ночь на этих бигуди! Просто самая настоящая пытка! А результат? Спустя каких-то десять минут после того как раскрутишь бигуди, все мои кудри распрямлялись, будто их и не было вовсе.
В самом начале болезни Лео Финн ещё приводил к нему Уну. В хорошую погоду они выкатывали Лео на инвалидной коляске в сад. В плохую — коротали с ним время здесь, в этой комнате, отведенной для посещений. Но, когда Уне исполнилось девять лет, Лео перестал её узнавать вовсе. И тогда Мо попросила сына больше не брать с собой девочку. Слишком тяжело ребёнку наблюдать распад личности, решила она. Невесёлое это зрелище, и совсем не для детских глаз.
Сам Финн продолжал исправно навещать отца, часто вместе с Мо, иногда — один. После того как в его жизни появилась Дафния, изредка приходил сюда вместе с ней. Дафния никогда не видела старика, когда он был еще в своём уме. То, что от него осталось сейчас, — лишь слабая тень прежнего Лео. Когда у него участились приступы ярости, то во время посещения больного, если с ними приходила и Дафния, обязательно дежурил поблизости кто-нибудь из медперсонала. Так, на всякий случай, для подстраховки.
Они и Мо предлагали свою помощь, говорили, что с ним уже небезопасно оставаться один на один, но она отказалась от подобных услуг наотрез. «Я его жена! Я знаю, как с ним справиться», — отчеканила она таким голосом, что никто не посмел возразить ей. В конце концов был достигнут компромисс с лечащими властями. Во время своих визитов Мо была обязана держать дверь в комнату открытой, а медперсонал в свою очередь не заходил к ним без нужды и лишний раз не тревожил.
После гибели Финна Мо попросила Дафнию больше не приходить в лечебницу. «В этом нет нужды, — пояснила она. — Он всё равно уже больше никого не узнаёт. Тогда какой тебе смысл навещать его?» Однако в глубине души Мо прекрасно понимала, что она слукавила перед невесткой. Правда была в том, что Лео — это (на сегодняшний день) всё, что у неё осталось от прежней семьи. И она категорически не желала делить его ни с кем.
— Я вчера купила себе новую блузку, — похвалилась она. — Всего лишь за три евро! И совсем как новая! Я бы её надела сегодня, но еще не успела перестирать. Завтра надену! Тебе понравится. Она такого красивого голубого цвета.
«Тебе идёт голубое, — сказал он ей когда-то давным-давно, ещё до того как они поженились. — Ты всегда носи что-нибудь голубое. В тон своим глазам». После чего она тут же приобрела себе синие тени для век. Так, ради шутки, что ли. Но тени ей нравятся. И сейчас, когда она идёт к нему, то обязательно синит свои веки. Сейчас тени принадлежат только ему, и она больше ни на кого не тратит свой драгоценный косметический ресурс.
— Сегодня к нам в лавку заглядывала одна молодая покупательница, — продолжает она неспешно делиться с мужем всеми своими новостями. Она сдвигает пустую тарелку в сторону и берёт вазочку с желе, политым сверху заварным кремом. — Купила плюшевого медвежонка для своего сынишки. Рассказала, что он участвует в школьном представлении. Они там инсценировали песенку «Десятеро в кроватке». Целая пьеса у них получилась. Ты же помнишь эту песенку, да?
Он ударил её только однажды. Всего лишь один раз! Это случилось три месяца тому назад. Безо всякого предупреждения поднял руку и со всего размаха ударил её по лицу ребром ладони. Удар был такой силы, что табуретка, на которой она сидела, отлетела в сторону, а сама она упала на пол. Мо с трудом поднялась на ноги, лицо покраснело, из носа струилась кровь, сердце лихорадочно стучало в груди.
Слава богу, никого не оказалось поблизости, и никто ничего не слышал. Лео тупо уставился на жену, когда она снова уселась на табуретке. Его порыв ярости угас так же стремительно, как и возник.
— Никогда больше так не делай, ладно? — сказала она ему, ощупывая лицо дрожащими пальцами и пытаясь стереть кровь. — Нельзя так делать, дорогой!
И больше он ни разу не поднял на неё руку. Слава богу, никаких серьёзных увечий он ей не нанёс тогда. Ни порезов на лице, ни переломов или растяжений сухожилий. Разве что локоть она ударила больно при падении, и он сильно болел целую неделю и стал чёрным-чёрным в придачу. Как бы то ни было, а ей ещё сильно повезло. Легко отделалась, как говорят в подобных случаях.
Мо не стала сообщать о произошедшем медперсоналу. Лео ведь не хотел причинить ей зла. И потом, он — это уже давно не он! Какой с него спрос? А проинформируй она врачей, и те лишь увеличат дозы успокоительных препаратов и в итоге окончательно превратят его в зомби. Просто впредь надо быть более внимательной, только и всего. Сейчас Мо в оба следит за каждым движением мужа, чтобы — не дай бог! — он снова не выкинул что-нибудь эдакое.
