Плакали лишь Нат и Алэн.
Когда все закончилось, Пьер и большинство скорбящих удалились. Сильви, Нат и Алэн укрылись под раскидистым дубом.
– Я уверен, он ее убил, – сказал Алэн.
Этот мужчина был привлекателен, как все де Гизы, даже несмотря на красные от слез глаза.
– Но ведь она болела.
– Да, болела. Я оставил ее наедине с ним всего на несколько минут, побежал к аптекарю за микстурой, а когда вернулся, она была мертва.
– Мне так жаль! – Сильви понятия не имела, насколько справедливы обвинения Алэна, но не сомневалась в том, что Пьер способен на убийство.
– Я ухожу из дворца, – заявил Алэн. – У меня нет причин оставаться тут, раз мама умерла.
– И куда вы пойдете?
– Переберусь в коллеж.
– Я тоже уйду, – сказала Нат. – Меня уволили. Пьер всегда меня ненавидел.
– Да что ты? Куда же ты пойдешь?
– Уж всяко не в прислуги. Торговля книгами намного прибыльнее. – Нат не казалась расстроенной увольнением. С тех пор как Сильви сделала ее, много лет назад, своими глазами и ушами, у бывшей пугливой простушки заметно прибавилось уверенности в себе.
А вот Сильви огорчилась.
– Тебе обязательно уходить? Кроме тебя, никто нам не сообщал столько важного о Пьере и де Гизах.
– Ничего не поделаешь. Он меня вытурил.
– Может, попросишься остаться? – Ничего умнее Сильви в голову не приходило.
– Сама понимаешь, что это глупость.
Сильви и вправду понимала: Пьера сколько ни моли, он ничуть не смягчится.
Вот незадача… Но уже в следующий миг возникло решение, показавшееся очевидным.
Сильви повернулась к Алэну.
– Ты же можешь остаться с Пьером, верно?
– Нет.
– Нам нужно знать, что он замышляет.
Лицо Алэна перекосилось от душевной муки.
– Я не могу жить с человеком, убившим мою мать!
– Но ты веришь в истинное слово Божье.
– Конечно.
– Мы должны распространять это слово по всему свету, правильно?
– Да, я знаю.
– Наилучший способ послужить нашему делу – это извещать меня о кознях твоего отчима.
Алэн смешался.
– Правда?
– Стань его помощником, сделайся для него незаменимым.
– Я поклялся ему в лицо, что прикончу его, рано или поздно.
– Он скоро об этом забудет, поверь. Столько народу клялось убить Пьера, что он давно сбился со счета. Лучше всего отомстить ему, разрушив его попытки помешать распространению истинной веры. Господь тебя вознаградит.
– Так я почту мамину память, – задумчиво произнес Алэн.
– Вот именно.
– Нужно поразмыслить. – Алэн снова приуныл.
Сильви поглядела на Нат, а та исподтишка повела рукой – мол, предоставь это мне, я справлюсь. Наверное, лучше так и поступить, подумалось Сильви, ведь Нат была для Алэна едва ли не второй матерью.
– Нам очень, очень важно знать, – сказала Сильви Алэну, – кто из английских католиков водит компанию с де Гизами.
– На прошлой неделе в особняке была встреча, – откликнулся Алэн. – Герцог и прочие обсуждали, как вторгнуться в Англию.
– Ужас какой! – Сильви не стала говорить, что уже знает об этой встрече. Нед научил ее никогда не признаваться лазутчику в наличии иных источников сведений – таковы, как он сказал, главные правила игры. – А англичане на этой встрече были?
– Да, один священник из Английского коллежа. Мой отчим встречался с ним несколько раз. Он пообещал установить связь с Марией Стюарт и удостовериться, что та поддержит восстание.
Этого Херонима Руис не сообщала. Нужно как можно скорее известить Неда. Однако прежде следовало уточнить важную подробность.
– Кто был этот священник? – спросила Сильви – и затаила дыхание в ожидании ответа.
– Все называют его Жаном Ланглэ.
Сильви облегченно выдохнула.
– Вот как? Кто бы мог подумать…
Глава 23
1
Замок Шеффилд-касл оказался едва ли не самой малоприятной среди всех тюрем, в которых Элисон Маккей выпало провести последние пятнадцать лет вместе с Марией Стюарт. Замку было три сотни лет, и почтенный возраст ощущался во всем. Шеффилд-касл возвели в месте слияния двух рек, с двух других сторон прокопали ров и заполнили водой, поэтому сказать, что в замке постоянно было сыро, означало не сказать ничего. Владелец замка, граф Шрусбери, поссорился с королевой Елизаветой, недовольный тем, сколь скромное довольствие ему отпускала казна на содержание Марии, а потому, словно в отместку, кормил своих пленниц самой дешевой и простой едой.
Единственным облегчением в этом унынии был олений парк в целых четыре квадратных мили, располагавшийся сразу за рвом.
Марии разрешали кататься по парку верхом, правда, только в сопровождении вооруженной охраны. В те дни, когда она по тем или иным причинам отказывалась выезжать, Элисон позволяли отправляться в парк одной – за нею никто не следил, всем было, похоже, все равно, вернется она или сбежит.
На своем черном пони по кличке Гарсон, вполне миролюбивом и послушном, хоть и не всегда, она миновала заросли орешника и пустила животное вскачь. Четверти мили обычно вполне хватало, чтобы Гарсон нарезвился и дальше вел себя спокойно.
Эта короткая скачка подарила мимолетное ощущение мнимой свободы. Заставив Гарсона пойти шагом, Элисон сразу вспомнила, что живет в тюрьме, и спросила себя, почему до сих пор не улизнула. Никто не стал бы ее останавливать, вздумай она возвратиться в Шотландию или даже во Францию. Но как можно бросать Марию, если надежда еще жива?
Всю свою жизнь Элисон провела в надеждах, перемежавшихся разочарованиями. Она радовалась, когда Мария стала королевой Франции, но это правление не продлилось и двух лет. Потом Мария вернулась домой, чтобы править Шотландией, однако ее так и не приняли и в конце концов вынудили отречься. Потом она вроде бы сделалась законной правительницей Англии, и все признавали ее права – все, кроме англичан. Зато тысячи, если не миллионы, верных католиков выражали готовность сражаться за нее и клялись ей в верности; теперь Элисон ждала и надеялась, что вот-вот наступит миг, когда эту клятву потребуется сдержать.
Но желанный миг никак не приближался.
Когда она въехала в очередную рощицу, из-за огромного раскидистого дуба выступил незнакомый мужчина и заступил ей дорогу.
Гарсон от испуга дернулся вбок. Элисон быстро укротила животное, однако незнакомец оказался проворным: пока она успокаивала Гарсона, мужчина успел схватить пони за уздечку.
