— Опять шутите?
— Ничуть… Просто я смотрю на мир без эмоций, прямо и здраво. А вот вы с Севой оба ненормальные, это точно. Любите друг друга, а сами придумываете себе страсти-мордасти.
— Да если бы я их придумала, Маргарита Федоровна. Ведь было, было. Полетела на огонь, как мотылек, и крылышки обожгла.
— Ну, не знаю, что тебе и сказать. У меня опыта нет, я страстей не испытывала, наоборот, всегда старалась от них убежать. Да что хорошего в них, ей-богу? Не может человек жить страстями, неправильно это, ни к чему хорошему не ведет. У человека семья должна быть, устойчивость, фундамент для внутреннего достоинства и благополучия. Гнездо должно быть, крыша дома своего! У мужей — жены, у жен — мужья, у детей — отцы и матери. И если все это сложилось, то и ценить надо, и беречь.
— Я ценю, Маргарита Федоровна. И Сева ценит. Вернее, ценил. Это мы из-за меня зашли в тупик. Да, это так, и не убеждайте меня в обратном, я это знаю.
Ника прикусила губу, изо всех сил сдерживая слезы отчаяния. Но сдержать так и не смогла, всхлипнула, закрыла лицо руками, пробормотала едва слышно:
— Не могу больше, правда. Господи, что же я натворила-то?.. Не могу, не могу.
Маргарита Федоровна встала со стула, подошла к невестке, обняла за плечи:
— Ну ладно, ладно. Что ты расклеилась-то? Погоди, еще не вечер. Иди-ка к себе, отдохни немного, ты просто устала, много бегаешь в последние дни.
— Нет, что вы… — Ника отняла от лица ладони и с благодарностью взглянула на свекровь. — Какое там отдохни, мне еще на фирму сегодня ехать…
— Зачем?
— Ну как?.. Посмотреть, что там. Удостовериться, что все в порядке. Сева сказал, чтобы без него все было в порядке.
— Да брось. Мало ли что Сева сказал. Вот сам бы и проверял, все ли на фирме в порядке!
— Но все равно ж надо ехать, Маргарита Федоровна, ничего не поделаешь. Хоть я и расклеилась, но надо.
— А зачем ты на фирме нужна — такая расклеенная? Если бы нужно было твое присутствие, тебе бы сто раз уже позвонили. Успокойся, ради бога.
— Нет, они мне не станут лишний раз звонить, я знаю. Они меня берегут. Понимают, что у нас с Севой что-то нехорошее происходит. Да и вообще, обстановка в офисе такая напряженная. Никому ведь не хочется насиженное место терять. Потому лишний раз и не звонят.
— Да, хороший вы коллектив подобрали, ничего не скажешь.
— А что? Действительно, очень хороший.
— А если он такой хороший, то и расслабься, без тебя все сделают. А ты успокойся и отдохни, хватит бегать. «Утро вечера мудренее» — знаешь такую поговорку? Вот утром проснешься и свежачком в офис поскачешь, бодренькая, веселая и выспавшаяся.
— Ладно, уговорили. И правда, сил совсем не осталось.
— Иди… Постарайся уснуть. И помни — еще не вечер.
Маргарита Федоровна проводила невестку взглядом, ощупала руками стол в поисках телефона. Кликнув нужный номер, проговорила тихо:
— Маш, привет, это я. Слушай, у меня к тебе пара вопросов. Ты говоришь, в последние дни стенокардия тебя замучила, да? Расскажи-ка мне о симптомах. Ну хотя бы парочку выдай. Так, поняла. А симптомы легкого инфаркта? Что, легкого не бывает? А какой бывает? Зачем, зачем! Надо, если спрашиваю! Давай, Маш, давай. Ты мне приятельница или кто, Маш? Вот и давай — без лишних вопросов. Самые убедительные симптомы давай выкладывай.
* * *
Утром Ника проснулась от стука дверь. Голос Маргариты Федоровны требовательно звучал с той стороны:
— Ника, вставай! Я не знаю, что с ней делать! Это же чистое безобразие — так нагло вести себя!
— Что случилось, Маргарита Федоровна? — распахнула еще сонные глаза Ника.
— Выйди, сама посмотри! Она же стоит у ворот и воет на всю улицу! Наши соседи — приличные люди, что они о нас подумают?
— Да кто, кто воет-то?
— Подруженька твоя, вот кто!
— Томка?!
— Ну да… Иди сама с ней разбирайся. Не полицию же вызывать, в самом деле.
— Нет, что вы, не надо полицию. Я сейчас, я быстро, Маргарита Федоровна. — Ника пружиной подскочила с кровати, торопливо натянула на себя джинсы и свитер. — Я уже бегу.
На улице было сыро и ветрено, и Ника поежилась, выбежав на крыльцо. Маргарита Федоровна проворчала у нее за спиной:
— Куда ты без куртки? И в шлепанцах? Простыть хочешь? Вернись, оденься теплее!
— Да я не замерзну, — отмахнулась Ника. Она спустилась с крыльца и выхватила взглядом крепкую Томкину фигуру. Подруга стояла перед чугунной витой калиткой на въезде с улицы.
— Ника-а-а-а… Я здесь, Ника! Прости меня, дуру несчастную. Прости-и-и… Виновата я перед тобой, Ника-а-а-а…
Издали Томка была похожа на заключенную, вопящую из-за тюремной решетки. Может, потому, что ее зареванное лицо было разделено чугунными прутьями, изображающими стебель цветка с листьями. Увидев приближающуюся Нику, Томка еще наддала жалобы в голос, поднимаясь до самой высокой ноты:
— Сволочь я, Ника, сама знаю, да… Прости меня, а-а-а?.. Прости-и-и?..
— Ну что ты кричишь, будто тебя убивают по меньшей мере. Прекрати, соседей разбудишь. Вон, Маргариту Федоровну разбудила уже. Семи утра нет, а ты кричишь! — набросилась на нее Ника. — Как ты сюда попала-то?
— Обычно, как. На первом рейсовом автобусе… — икнув, испуганно уставилась на нее Томка. — Да я и на часы не смотрела, не до того мне было. Ты посмотри, что со мной эти сволочи сделали. Я думала, убьют, точно убьют.
Пока Ника возилась с замком, чтобы отпереть калитку, Томка быстро закатала рукав куртки и сунула ей под нос руку пониже локтя, где красовался внушительный кровоподтек в обрамлении свежей гематомы.
— О господи, — отпрянула в ужасе Ника. — Кто это тебя так?
— А то ты не видела моих соседушек?.. Они как начали с вечера пьянствовать, ночью продолжили. А к утру совсем дикие стали, опять в мою дверь ломиться начали! И ведь снесли ее с петель, сволочи, а я и в полицию позвонить не могла, у меня деньги на телефоне кончились! Пришлось драться с ними, что ж. Вон, посмотри, еще и на виске ссадина, это я об угол стола ударилась. И на ноге тоже рана. Сейчас покажу.
— Не надо, я верю! — распахнув калитку, быстро втянула Томку на участок Ника. — Господи… А под глазом что? Тоже кровь?.. У тебя глаз цел, Томка? Может, «Скорую» вызвать?
— Не, не надо «Скорую», — по-прежнему жалобно, но без прежней истерики проговорила Томка. — Если только побои снять. Хотя чего толку их снимать? Все равно с этими маргиналами ничего не сделаешь. Сколько раз в отделение увозили, а через пару дней обратно отпускали.
— Томка, но под глазом же кровь! Это очень опасно может быть!
— Да не… Это с виска набежало, наверное. Отмоется. Прости меня, Ника, а? Ну что со мной сделаешь, если я такая дура глупая?
