— Завтрак вам принести?
— Нет, я позже сама спущусь. Езжайте, а то опоздаете!
Звонить Паше не пришлось — Сева сам ей позвонил, когда отвезла сына в школу и вернулась домой. От удивления Ника чуть не выронила телефон из рук, произнесла осторожно:
— Да, Сева, слушаю.
— Да, слушай. Слушай внимательно.
Ника напряглась, будто не узнавала голос мужа. Он был твердым, как гранитная скала, и холодно-равнодушным, будто Сева разговаривал с ужасно неприятным ему человеком, с которым вовсе не хочется разговаривать, а надо. И правила хорошего тона соблюсти надо, то есть не демонстрировать так уж явно своей неприязни.
— …Тебе сегодня обязательно надо быть на работе, Ника, дел слишком много. Сегодня надо в банк идти, продлять договор на овердрафт. И зарплатные ведомости надо подписать, люди не должны страдать от наших… Наших семейных драм. Так что собирайся и приезжай, работать надо.
— А ты? Ты приедешь?
— Приеду, но ненадолго. Все дела тебе передам, чтобы ты в курсе была.
— А потом?
— А потом я уеду.
— Куда? Могу я узнать?
— Отчего ж нет? Можешь, конечно. В Озерский филиал уеду, проблемы там буду разруливать. Хотя — какие проблемы, нет там никаких проблем. Просто я сбегаю, так пока будем считать. Хочу взять тайм-аут, иначе дышать не смогу. Отдышусь немного и обратно приеду. И тогда уже начнем по адвокатам бегать, разводом заниматься, пилить совместно нажитое имущество. По справедливости, согласно букве закона. Мое — это мое, твое — это твое.
Сева говорил короткими фразами, хоть и вежливыми, но нервными, хлесткими, как удар плетью. От каждого удара сердце у Ники сжималось болью и очень хотелось расплакаться.
Не расплакалась и не заголосила, загнала внутрь себя это желание. Наверное, зря. Наверное, права была Маргарита Федоровна, когда советовала ей давеча, что поговорить надо. Сказать, что любит. Пусть бы он не поверил. Но все равно нужно было сказать.
— Не надо ничего делить, Сева. Я ни на что не претендую, — произнесла она вместо этого.
— И я не претендую. А раз мы оба не претендуем, значит, будем пилить. Тебе о сыне беспокоиться надо, мне о маме. У каждого свои заботы и свои святые обязанности, их вместе с разводом не отменишь.
— Матвей и твой сын тоже, он любит тебя.
— Я тоже его люблю, ты же знаешь, как я его люблю. Но мне от этого не легче. Наоборот, еще больнее. Такое чувство, будто с меня скальп сняли и все мозги наружу вытянули.
— Прости меня, Сева. Прости. Я просто не отдавала себе отчета, я… Я как в тумане была. Позволь мне все тебе объяснить, дай мне время! Поверь мне, пожалуйста! Я даже не понимала, как сильно тебя люблю!
— Ой, все… Не продолжай, пожалуйста. Иначе совсем уж бездарный спектакль получается. Или ты сама себя не слышишь?
— Слышу. Но я тебя все равно люблю. Это не спектакль, это правда.
— Ладно, не будем тратить время, собирайся и приезжай. Я тебе дела передам и после обеда уеду. Может, и раньше уеду, не знаю, насколько меня хватит, без скальпа и без мозгов.
— Тебе обязательно ехать в Озерск? Мы ведь можем как-то распределить время, чтобы на фирме не встречаться, если тебе так тяжело меня видеть.
— Нет, не можем. Я еду, я так решил. Тем более занятие для меня в Озерске нашлось: директор филиала давно в отпуск просится, вот я его и заменю. Давай собирайся и приезжай. Жду.
— Да, я приеду. Я готова уже. Через полчаса буду.
Все дрожало внутри, пока ехала в офис. Руки на руле дрожали, горло дрожало от непролитых слез, сердце дрожало от боли. А когда увидела Севу в его кабинете, даже отшатнулась немного назад.
Он был на себя не похож: бледный, со свежим порезом на щеке после утреннего бритья, в чужой рубашке. Наверное, Паша поделился своей, поддержал друга. Сева привык с утра надевать свежую рубашку. Все было в нем прежнее, Севино, и в то же время за столом сидел другой человек. Чужой. Незнакомый. Не Сева. Казалось, даже пространство около стола клубилось враждебное — не подходи близко, убьет.
— Садись. Я тут составил тебе памятку, когда и что. Кому позвонить, куда съездить, с кем встретиться. Документы все найдешь в папках. В компьютере тоже все есть. В общем, разберешься, я думаю. Ученого учить — только портить. Да, не забудь напомнить Володе, чтобы с документами на тендер не опоздал… И деньги за новый сайт надо разработчикам перечислить, он уже готов почти. Вот и все вроде бы…
— Я могу тебе позвонить, если что-то пойдет не так?
— Нет.
— Почему?
— Я не могу слышать твой голос. Вернее, не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о тебе. Я хочу побыть один, совсем один, можешь ты это понять или нет?
— Да… Конечно…
— Ну вот и отлично. И не пытайся звонить, я телефон отключу. Садись, приступай к новым обязанностям. Отныне ты здесь полноправная хозяйка. А меня нет… Все…
Ника уже ничего не могла ответить, только кивнула. Сева встал из-за стола, молча пошел к двери, аккуратно прикрыл ее за собой. Было слышно, как он стоит в приемной, дает последние указания секретарше Марине. Потом наступила тишина…
Марина заглянула к Нике через пять минут, хотела спросить что-то, но осеклась:
— Ой… Вы плачете, Вероника Андреевна? Извините… Я не вовремя…
— Ничего, Марина. Я не плачу, просто в глаз что-то попало. У тебя влажной салфетки нет?
— Есть… Сейчас принесу.
Когда Марина притащила салфетки, Ника была почти в форме. Нельзя плакать и распускаться, потому что… Потому что нельзя, и все. Надо работать. Надо за все отвечать, потому что отныне она здесь хозяйка. Отныне она несет ответственность за всех и вся. И Сева прав — сотрудники не должны страдать. Фирма должна работать и приносить доход. Ничего личного, просто бизнес.
— Может, вам чаю сделать, Вероника Андреевна? Или кофе?
— Да, кофе сделай. И покрепче. Со сливками и сахаром. И с печеньем. А еще лучше — с булочкой. В твоем хозяйстве найдется какая-нибудь вкусная калорийная булочка?
— Да… Конечно… А чего это вы? Раньше и кофе без сахара пили.
— А теперь не пью. Теперь мне силы нужны. Еще вопросы есть?
— Нет…
— Тогда давай работать.
— А надолго Всеволод Григорьевич уехал? Это я к тому — если будут по телефону спрашивать…
— Если будут спрашивать, соединяй со мной.
— А…
— Все, Марина, все. И позови мне Володю с документами по тендеру. Но сначала кофе. Со сливками, сахаром и сдобной плюшкой. Работаем, Марина, работаем!
Наверное, это совсем неплохо, когда у человека много работы. Время летит незаметно, хотя и неловко бывает, как в невесомости, и организму справляться тяжело. Особенно, когда приходится засиживаться в офисе допоздна. И посоветоваться не с кем. И позвонить нельзя тому, с кем очень хочется посоветоваться. И душа изнывает от чувства вины. И знаешь, что нельзя на этом чувстве вины зависать, потому что совсем сойдешь с рельсов и скатишься в депрессию. А депрессия — это уже не работа, это уже черт знает что.
