Маргарита Федоровна числилась известным в определенных кругах специалистом-логопедом, принимала маленьких пациентов на дому. Брала только самых трудных, а всякие легко исправимые детские «фефекты» речи ее мало интересовали. Как она сама объясняла: с «фыфками» и «сысками» вместо нормальных «шишек» и детсадовские логопеды могут справиться. Но если у ребеночка были совсем плохи дела… Тут уж она в его «фефекты» вгрызалась по-настоящему, шла до победного конца. С любовью и дружбой к маленькому пациенту, с искренней заинтересованностью в результате, а не абы как время провести да законное вознаграждение оттяпать. Сева рассказывал, что некоторые из той ребятни, с бывшими «фефектами», так в друзьях и остались, звонят и в гости заходят… А Маргарита Федоровна с удовольствием с ними общается, потому как латентная благодарность слаще самого большого вознаграждения. Да и что такое — вознаграждение? Получил, истратил, и нет его. А латентную благодарность можно смаковать и смаковать по кусочкам долгое время, карму себе подправлять. В общем, повезло со свекровью, что тут скажешь…
Томка по-своему оценила все достоинства Никиного скороспелого замужества, сказав только одну фразу: мол, пошла замуж по несчастью, а вышла по любви. Ника смеялась в ответ: да, Томка, так и есть.
Любила ли она Севу? Любила, наверное, но по-другому. Да Сева и не спрашивал о любви, и она сама не задавалась ответным вопросом, любит ее муж или нет. Само собой, любит, а как же иначе, если живут вместе. Вместе ложатся спать, вместе просыпаются. Сева работает много, устает. Его часто не бывает дома вечерами, и выходные может посвятить работе. Работа, работа… Вся жизнь — работа. Иногда Нике казалось, что Сева ее вообще не замечает. Забывает, что у него есть молодая жена.
— Ник… А как у вас это самое?.. Ну… В постели-то?.. — интересовалась с любопытством Томка.
— Нормально, Томк. Нормально.
— Ну это не ответ. Что значит — нормально? Ты давай в подробностях.
— Отстань, а?
— Лучше или хуже, чем с Антохой?
— Томка, я прошу тебя. Я тебя умоляю — никогда больше, слышишь? Никогда не произноси больше это имя.
— Значит, все еще любишь. Понятно. Если бы не любила, то не бледнела бы так от злости.
— Томка!
— Ладно, не буду, не буду…
— Расскажи лучше, как у тебя дела. Что твой начальник, соблазняется на тебя или держится еще за женатое положение?
— Не понимаю иронии в голосе, Ника. У меня вполне серьезные на него планы, ты же знаешь. Только не поддается ни фига. Но я все равно его добью, уже ради принципа. Слушай, а пусть Маргарита Федоровна мне погадает! Попроси ее, а?
— Не знаю… Она редко на картах гадает.
— Зато всегда и все правильно говорит. В самую точку!
— Так и иди, и сама попроси.
Маргарита Федоровна была в курсе Томкиных устремлений и относилась к ним, как всегда, с веселой иронией. Но Томка, видимо, ее иронию не очень хорошо распознавала, принимала за чистую монету.
— Я бы на твоем месте, Томочка, внесла категорические изменения в свой экстерьер… — медленно говорила Маргарита Федоровна, раскладывая на столе карты. — Весьма и весьма категорические.
— Это какие же? Подскажите?
— Ну я бы тебе посоветовала, к примеру, хоть какие-то признаки интеллекта положить на лицо вместо избытка тонального крема. Очки, например. Девушка в очках всегда смотрится интеллектуалкой. А еще бессонницы бы немного добавила, с нужной присказкой: ах, мол, всю ночь Хемингуэя читала. На Хемингуэя хоть кто западет, моя дорогая. А в очки можно простые стеклышки вставить. А еще не забывать нежно щуриться и поправлять очки пальчиком на переносице. Такие вот изменения в экстерьер я тебе и советую внести, моя дорогая. И карты об этом говорят.
Томка не обижалась, только слегка поджимала губы и впрямь прищуривалась. Видать, ловила в нужное место упавшие зерна. На войне как на войне, все пригодится. Враг будет разбит, победа будет за нами. Так и получилось у Томки в конце концов. Увела-таки семейного начальника от троих детей. В самое хлебное время увела, только в стране народившееся, когда начальник в силу вошел и начал большим бизнесом заниматься, используя наработанные связи. А бизнесменам так и положено, чтобы с наращиванием денежного благополучия старую жену сменить на новую и молодую, и ничего с этим правилом не поделаешь, редко кому удавалось его обойти. Жена начальника гордая оказалась, молча уступила Томке место. Дети приняли сторону матери, с новой отцовской женой даже знакомиться не захотели. Да Томка не особо и огорчалась этому обстоятельству, Томка победу праздновала.
— Да я ему свеженького ребеночка рожу, подумаешь, делов-то! Не вижу проблемы.
— Да уж, свеженького, — отвечала на это Ника, с неодобрением глядя на Томку. — Скажешь тоже. Все-таки сволочь ты, Томка. Трое детей… Не боишься, что судьба накажет за такие дела?
— Да они уж большие, Ник!
— И что? Это их горя не умаляет.
— Да ладно… Я тоже, между прочим, не на помойке себя нашла и тоже счастья хочу.
— Ну и будь счастлива, если можешь. Я б не смогла.
— Что-то не нравишься ты мне, подруга. Я ж давно тебе говорила, что своего не упущу! Вот и не упустила! И что я слышу теперь вместо законных поздравлений? Что судьба накажет? Нет, не понимаю я тебя.
— Ладно. Живи как знаешь. Будь счастлива, рожай богатому мужу свеженького ребеночка.
— И рожу. Кстати, а сама-то чего медлишь? Рожай давай. Тем более институт скоро закончишь. Чего не рожаешь-то? Не хочешь, что ли?
— Хочу. Но не получается пока.
— А… Ну не переживай. Если будешь стараться, то все получится. Помнишь, как ты с Антохой все боялась не вовремя залететь? Кстати, что о нем слышно-то?
— Ничего не слышно. И не надо. Я не хочу.
— Хочу не хочу. Врешь ты все, Ника. Хочешь, еще как хочешь.
— Нет!
— Ну нет так нет. На нет и суда нет. А если да, так и жди суда. Во как сказанула, ага?
Да, сказанула Томка. Как в воду смотрела. Если да, так и жди суда. Точнее — кары небесной за семейный комфорт, в который забрела по несчастью, а получилось по любви. А главное, все произошло так неожиданно…
В тот день им дипломы вручали, в торжественной обстановке. Потом вся институтская группа вывалилась на улицу, соображая на ходу, в какое место пойти обмыть это событие. Сбились в институтском дворике в кучку, галдели, дурачились, потом двинулись в сторону ближайшего кафе. Вдруг Ника услышала за спиной:
— Ника… Ника, постой…
Она застыла как соляной столб. Можно было не оборачиваться, потому что и так было ясно, кто ее окликнул. Только у Антона был такой голос, нервный и ломкий, она бы не спутала его ни с каким другим.
Кто-то из однокашников тронул ее за плечо, кто-то заботливо глянул в лицо — что с тобой? Она вяло махнула рукой — идите, мол, я догоню. Но уже знала, что никого не догонит. Чувствовала, как сзади подходит Антон. А когда он положил руки ей на плечи, чтобы развернуть к себе, сглотнула волнение и даже попыталась улыбнуться. Пусть, пусть он увидит ее улыбающейся. Потому что у нее все хорошо. И даже произнесла довольно непринужденно:
