– Почему же мне ничего не рассказал? – вскинулась Мила.
– Не знаю, – печально отозвался он. – Некрасивая история.
– А это… – она щелкнула о стол снимком с журналисткой Терлеевой, будто главным козырем игральной колоды, – …красивая история?
Лицо Олега налилось кровью. Он перевел на нее тяжелый взгляд и зло бросил в лицо:
– А ты не так проста, оказывается…Птичка-Ткачик!
– Ткачик? – удивилась Мила.
– Ага! Невзрачная нежная птичка! Если хочешь знать, я и любил тебя за то, что ты не такая, как все они… – и он театральным жестом обвел рукой вокруг себя.
– Любил, значит… – усмехнулась она. – В прошедшем времени… Любовь прошла, не так ли, великий закройщик дамского платья?!!
Романец смотрел на нее, скривив рот и постукивая по столу собственной фотографией в обнимку с Терлеевой, потом разорвал снимок на мелкие кусочки, бросил Миле под ноги и наконец ответил:
– Похоже на то… Я ненавижу доморощенных сыщиков…
– А я ненавижу, когда мне врут о любви, а сами…
– Я мужчина!!! Можешь ты это понять?!! – взревел Олег.
– Не думаешь ли ты, что я все это время считала тебя женщиной?! – не менее громко выкрикнула Мила.
– Не ерничай!! Для мужчин такие случайные связи, как у меня с Терлеевой, – самое обычное дело и абсолютно ничего не значат!! И Настя знает, что она для меня – никто и ничто!
– Перепихнулись – и все!! – расхохоталась Мила.
– Представь, именно так! Укротил зов плоти – и все дела!
– Вроде как лекарство принял, да?
– Можно это назвать и так.
– А чего ж тогда жену не простил, когда она такое же лекарство принимала от Ваниного отца?
– А не надо было врать, что ребенок мой!
– Стало быть, мужчинам можно врать, а женщинам нельзя?!
– Милка! Мы не о том говорим! Все, что касается моей жены, – дело прошлое!
– Вот с этим я согласна! – Мила резко перестала смеяться. – Дело не в прошлом, а именно в настоящем! Мне не нужен мужчина, который в мое отсутствие перепихивается, укрощая зов плоти!
– Думаешь, найдешь такого, который этого не делает?
– Не знаю…
– Таких, милая моя, нет!
– Значит, буду жить без мужчин!
– Творчеством! – не мог не съязвить Олег. – Ткачеством…
– Придется, – вздохнула Мила и тихо добавила: – Прощай, Романец.
– Не дури, Милка, ведь это… – начал он, но она повторила:
– Прощай.
Олег пнул попавшуюся на пути табуретку, которая тут же с грохотом завалилась набок. Романец остановился, поглядел на табуретку с большим удивлением, будто она упала сама собой, потом, не глядя на Милу, поднял ее, аккуратно поставил к столу и вышел из кухни. После хлопка входной двери Мила встрепенулась, нервно потерла виски и подумала о том, что так ничего и не спросила у него про Сельвинскую, с которой все, собственно, и началось. Но, с другой стороны, зачем Миле теперь знать о Сельвинской? Ей больше нет никакого дела до всего того, что связано с Олегом. Надо же? Почему-то совершенно не хочется плакать. Странно. Она же любила его. Да что там, она продолжает его любить… Или не продолжает? Неужели он прав в том, что все мужчины изменяют своим возлюбленным, как только представится удобный случай? Все?!! Тогда всех их – к чертям собачьим!!! Работа, работа и еще раз работа!!! Любимая, которая не изменяет…
* * *
В конце апреля солнце палило немилосердно. От асфальтовых испарений тротуара было нечем дышать. Но дальше на жару рассчитывать не приходилось. На огромном кусте черемухи, которая упиралась ветками в Милин балкон, вот-вот должны были распуститься душистые гроздья цветов. С ними нагрянут и черемуховые холода. Могут на неделю, а могут и на месяц завернуть. Мила постаралась обрадоваться тому, что сейчас тепло. Не получилось, потому что было все-таки не тепло, а здорово жарко. Она сняла легкий хлопковый пиджачок, бесформенным комком затолкала его в сумку, висящую на плече на длинном ремешке, и зашла в подвернувшийся по дороге кафетерий. Там она купила бутылку минеральной воды и, на ходу откручивая крышку, пошла по направлению к дому. Возле нее взвизгнула тормозами машина. Мила испуганно отшатнулась к центру тротуара, пролив себе на ноги чуть ли не полбутылки воды. Из открывшейся дверцы высунулось круглое розовое лицо частного сыщика Цебоева.
– Людмила Леонидовна! Простите, пожалуйста! – Он приветливо махнул ей рукой. – Я совсем не хотел вас напугать! Садитесь, подвезу!
– Да я тут… близко… – попыталась отказаться Мила, завинчивая обратно крышку бутылки.
– А то я не знаю, где вы живете, – усмехнулся он. – Не так уж и близко! Садитесь!
Мила бросила последний взгляд на мокрые ноги, пожала плечами и все-таки села на переднее сиденье.
– Я знаю, что вы расстались с великим дизайнером Романцом, – сразу сказал Цебоев, тронув машину с места.
– Мне кажется, Владимир Юрьевич, моя жизнь уже не представляет интереса для частного сыска, – неприязненно отозвалась Мила. – Договор с «Шерлоком Холмсом» прекратил свое существование.
– Вы, как никогда, правы, – улыбнулся он. – Но мне очень хотелось бы провести с вами какое-то время как раз вне рамок договора.
– Зачем? – искренне удивилась она.
– Для души.
Мила в растерянности посмотрела на Цебоева. Он вел машину, не поворачиваясь к ней, но она видела, как его пухлая щека постепенно наливалась краской.
– Для души… – зачем-то повторила она, опять отвинтила крышку бутылки и сделала из нее хороший глоток.
– Ну да… Если уж называть вещи своими именами, то… В общем, вы мне очень понравились, Людмила Леонидовна, и как только я узнал, что вы с Романцом окончательно расстались…
– То есть вы следили? – решила уточнить она.
– Сыщик и должен следить… – ничуть не смутился он. – Но в данном случае правильнее будет сказать, что я ждал благоприятного момента.
– И вы, конечно же, уверены… – начала Мила.
– Да ни в чем я не уверен, – перебил он ее. – Я регулярно смотрюсь в зеркало. По сравнению с Олегом Станиславовичем Романцом я – гнусный розовый поросенок.
– Ну… зачем же так… – пробормотала Мила, внутренне соглашаясь с озвученным определением.
– С самого начала надо расставить все точки над «i». Вы можете сразу послать меня… в общем… подальше…
– И вы не будете настаивать? – невесело усмехнулась Мила.
– Сегодня точно не буду, – отозвался он тоже с кривой ухмылкой. – А вот за потом… ручаться не могу… Хотя, конечно, постараюсь вам не надоедать… ну… чтобы не возненавидели…
Мила все так же растерянно кивнула, прижимая к груди свою совершенно мокрую бутылку, немного помолчала, а потом спросила:
