Те же, кто видел его только издали и наблюдал лишь внешнюю сторону событий, отзывались по-другому. Один из офицеров Ставки, М. Лемке, писал о нем: «Федоров катается здесь, как сыр в масле, ровно ничего не делает, получает массу, дамами весьма любим».
[809]
Достаточно настороженно относился к профессору начальник подвижной охраны царя А. И. Спиридович. По его мнению, С. П. Федоров принес в ближайшее окружение царя «чуждое начало», которое было связано с иным жизненным опытом и определенными политическими симпатиями профессора. А. И. Спиридович подчеркивает, что «лейб-хирург Федоров, женатый на москвичке из купеческой семьи, он хорошо знал среду купечества и много говорил об этой силе, все более и более добивавшейся власти. Имена Рябушинских, Второвых, Гучковых и др. москвичей пересыпались в разговорах с Федоровым. Много там было неясного, недоговоренного, что уразумелось только потом».
[810]
Именно протопресвитер Шавельский указывает на политическое влияние, которое начал оказывать в Ставке С. П. Федоров. Он писал: «Конечно, все это не означает того, что свита не оказывала никогда и никакого влияния на Государя… Могу с несомненностью утверждать, что увольнение военного министра генерала Поливанова и назначение на его место генерала Шуваева состоялись под влиянием свиты и особенно адмирала Нилова и профессора Федорова, не симпатизировавших генералу Поливанову. Как и учреждение Министерства здравоохранения, и назначение министром профессора Рейна, потом, вследствие протеста Государственной Думы и Государственного Совета аннулированные – состоялись под давлением профессора Федорова».
[811] Эти свидетельства подтверждаются в письме Александры Федоровны от 4 марта 1916 г.: «Горько разочаровываемся в русском народе – такой он отсталый; мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост. Не забудь про Поливанова. Говорил ли ты с Феод. (С. П. Федоровым. – И. З.). Это было бы интересным для тебя. Он так предан, и не может иметь корыстных целей, потому что все уже получил и не станет гнаться за более высоким положением».
[812] Через некоторое время, 12 марта 1916 г., императрица вновь возвращается к вопросу о Поливанове: «Он (Н. П. Саблин. – И. З.) говорит, что много толковал с Федоровым также про Поливанова… Дорогой мой, не медли, решись, дело слишком важное, а сменяя его, ты сразу подрезаешь крылья этой революционной партии – только поспеши с этим, – вспомни, что ты сам давно хотел его уволить, – поторопись, родной мой, ты всегда медлишь, тебе нужна женщина, которая подталкивала бы тебя!.. Обещай мне, что ты, ради твоего сына и России, немедленно сменишь военного министра».
[813] Так что, по утверждению о. Георгия Шавельского, у С. П. Федорова были все основания обмолвиться в разговоре со священником: «Здорово пришлось нам потрудиться, пока мы убедили Государя сменить Поливанова».
[814]
Вообще С. П. Федоров умело маневрировал, оставаясь «своим» для всех группировок Свиты. Его уважала императрица, вместе с тем, по словам А. И. Спиридовича, он зарекомендовал себя и как либерал и «радовался повороту на общественность». С другой стороны, через него распространялись сведения о готовящемся заговоре великих князей с целью отстранения императора и заточения Александры Федоровны в монастырь. А. И. Спиридович писал: «Лейб-хирург Федоров лично рассказывал мне (и другим), что, придя однажды во дворец к больному наследнику, он увидел плачущую великую княжну Марию Николаевну (третья дочь царя. – И. З.), которая сказала ему, что „дядя Николаша
[815] хочет забрать «мама» в монастырь“. Сергею Петровичу пришлось утешать девочку». Спиридович как жандармский офицер немедленно доложил об этих слухах дворцовому коменданту.
[816]
Влияние Федорова в глазах о. Георгия Шавельского было так очевидно, что тот начал обращаться к нему за протекцией при решении различных вопросов, относящихся и к его ведомству. Он, в частности, поднял вопрос об «обуздании кинематографа», то есть введения определенной цензуры в системе частного кинопроката. Он писал: «Тогда я попросил профессора Федорова, чтобы он во время прогулки с Государем навел разговор на кинематограф, чтобы узнать его мнение. На другой день профессор сообщил мне, что он исполнил мою просьбу и посоветовал мне еще раз побеседовать с Государем».
[817]
Сведения о. Георгия находят прямое подтверждение в переписке между императором и императрицей. Характерно, что Александра Федоровна упоминает С. П. Федорова не только в связи с делами, связанными со здоровьем императора: «Родной мой, если ты как-нибудь почувствуешь себя не вполне хорошо, ты непременно позови Федорова, ты ведь сделаешь это» (19 сентября 1914 г.).
[818] Она использует знания и опыт профессора и как эксперта по делам, связанным с медицинскими проблемами, которые возникали во множестве во время войны. Так, в сентябре 1914 г. она просила царя поговорить с Федоровым «относительно врачей и студентов».
[819] Ей пришлось повторить свою просьбу несколько раз, настойчиво спрашивая царя: «Говорил ли ты с Федоровым по поводу призванных студентов и врачей?».
[820] Находясь в Царском Селе, императрица через Федорова пыталась получить объективную информацию, связанную с организацией медицинской службы в районе боевых действий. В декабре 1914 г. она просила царя заставить «Федорова неожиданно заехать в небольшие лазареты, и пусть он вообще всюду сунет нос».
[821] Используя его, императрица не забывала выказать профессору свое благоволение. В марте 1915 г. она передавала через царя поклон «моему другу Федорову».
[822]
Крепкое здоровье императора не создавало для С. П. Федорова особых проблем, и лето 1915 г. прошло для него достаточно спокойно. Как писал император жене в июне 1915 г., «в знакомой речке выкупался с Долгоруковым, Федоровым и Саблиным».
[823] Но после того как в Ставку переехал наследник, работы у врача прибавилось. С серьезной проблемой врач столкнулся 3 декабря 1915 г., когда у Алексея Николаевича началось внезапное носовое кровотечение во время инспекционной поездки императора в качестве Верховного главнокомандующего. По свидетельству П. Жильяра, «в три часа утра профессор Федоров, испуганный ложившейся на него ответственностью, решился послать разбудить Государя и просить вернуться в Могилев, где он мог бы в лучших условиях ухаживать за ребенком».
[824] Николай II записал этот день в дневнике: «По совету С. П. Федорова, решил со ст. Бахмач повернуть обратно в Ставку».
[825] В Царском Селе его у кровати больного видела А. Вырубова: «Профессор Федоров и доктор Деревенко возились около него, но кровь не унималась. Федоров сказал мне, что он хочет попробовать последнее средство, это достать какую-то железу из морских свинок».
[826] Вряд ли Вырубова точно передает слова Федорова, но царь был очень встревожен и, видимо, не доволен действиями врачей. В дневнике он упоминает о «сонме докторов» у постели наследника, не называя никого из них конкретно. Кровотечение было остановлено только после прижигания раны. Но родители цесаревича связывали его выздоровление, как обычно, со вмешательством Распутина, и, по свидетельству Вырубовой, «доктора говорили, что они совершенно не понимают, как это произошло. Но это – факт».
[827]
