То, что Мандт в 1840 г. получил чин действительного статского советника, прожив в России всего пять лет, вошел в круг медиков занимавшихся лечением царя, получив место лейб-медика и консультанта при Николае I,
[190] свидетельствовало о впечатляющем карьерном росте. При этом даже в официальных документах Мандта называли просто лейб-медиком, опуская определение «почетный». В 1851 г. Манд уже тайный советник. Надо заметить, что этот чин, соответствующий IV классу, среди медиков имели единицы калибра баронета Я. В. Виллие. Карьера же Мандта, сохранившего прусское подданство, строилась исключительно на близости к Императорскому двору и притом очень успешно.
Архивные документы свидетельствуют, что Мандт постоянно жил в Зимнем дворце. Так, в конце 1850 г. Мандту личным распоряжением Николая I отвели «в нижнем этаже Зимнего дворца те самые комнаты, которые он занимал в прошлом году», но при этом оговаривалось, что он должен быть готов «очистить оные» «в случае надобности в сих комнатах».
[191] В декабре 1851 г., когда Мандт возвращался из Германии, распоряжением императрицы ему было позволено воспользоваться экипажем Придворного ведомства для проезда от Варшавы до Петербурга.
[192]
Такая близость к императорской семье вызывала ревность со стороны придворных, оставивших описания внешности и характера Мандта, весьма противоречивые. Так, внук директора Медицинского департамента МВД А. В. Пеликан писал, что «Мандт был человек весьма привлекательный, с изящными манерами, которые так часто встречались тогда у врачей иностранного происхождения», что «говорил он исключительно по-французски и по-немецки».
[193] Баронесса М. П. Фредерикс подчеркивала, что «Мандт был любимец и доверенное лицо государя».
[194] Исследователи-врачи конца XIX в. отмечали, что «Мандт был, несомненно, талантливый человек, с независимым и сильным характером… Н. И. Пирогов, познакомившийся с ним еще до его приезда в Россию и потом встречавшийся с ним в Петербурге, считает его недюжинным человеком, отмечая вместе с тем нелестные стороны его характера: тщеславие, карьеризм, несправедливую резкость в суждениях о других».
[195]
Современники связывали карьерный взлет Мандта целиком с его личностными качествами. Так, баронесса М. П. Фредерикс излагала свою версию возвышения врача: «Он своим умом сумел обратить на себя внимание Императора Николая Павловича. Сперва Мандта позвали лечить императрицу; как оказалось, его пользование оказалось удачно, этим он приобрел доверие государя, как медик, и был взят к Высочайшему двору лейб-медиком государыни императрицы. Потом, мало-помалу, стал давать медицинские советы и государю, перешел в лейб-медики его величеству и, в конце концов, сделался необходимым лицом у государя, сопровождал его величество в путешествиях, заменив уже престарелого Н. Ф. Арендта. Доверие государя к Мандту все более и более росло, и, наконец, своим умением вкладываться в человека он достиг звания друга государя. Мандт был действительно нечто необыкновенное. Ума был редкого выдающегося, что и привлекало к нему Николая Павловича. Но хитрость его была тоже выходящая из ряду вон, и умение ее скрывать было тоже необыкновенное. Он был один из таких людей, которых или ненавидели, или обожали. Он вторгался положительно в людей и делал из своих поклонников и поклонниц – особенно из тех, которые могли приносить ему личную пользу – свои инструменты для разных интриг».
[196]
Говоря о внешности Мандта, М. П. Фредерикс писала: «Наружность Мандт имел совершенно мефистофельскую; голова его была маленькая, продолговатая, змеевидная, огромный орлиный нос и проницательный взгляд исподлобья, смех его был неприятный – при всем этом он хромал, ну, ни дать, ни взять – Мефистофель, да и только. Для меня эта личность имела всегда что-то отталкивающее, я просто-напросто боялась его. Но во мне это возбуждало тяжелое чувство… В настоящее время ему бы приписали силу внушения, но тогда об этой силе еще не было и речи. Припоминая внушительный взгляд Мандта и своеобразное ударение пальцем по столу, когда он хотел что-нибудь доказать, смотря несколько секунд упорно вам в глаза, то невольно приходишь к мысли, что действительно Мандт обладал громадною силой внушения, притом он был и магнетизер. Странная загадочная личность был этот человек».
[197]
Наряду с придворной медицинской деятельностью, Мандт занимался преподаванием. В ноябре 1840 г. гр. П. А. Клейнмихель сообщил президенту Медико-хирургической академии, что император пожелал, чтобы М. М. Мандт занимался практически с 12 студентами 5-го курса. По мысли Мандта, они должны были распространять на практике учение своего наставника, так называемую «атомистическую теорию»,
[198] которую современные исследователи называют «сочетанием гомеопатии и явного шарлатанства».
[199] В результате в стенах Академии, благодаря покровительству императора, М. М. Мандт занял совершенно независимое от Конференции академии положение. В апреле 1841 г. М. М. Мандт назначается профессором госпитальной терапевтической клиники Медико-хирургической академии, причем ассистентом к нему, по его пожеланию, назначен лекарь Н. Ф. Здекауер, ординатор Военно-сухопутного госпиталя, впоследствии лейб-медик императора Александра II. Отметим, что еще одним протеже Мандта являлся Ф. Я. Карелль, ставший при Александре II лейб-медиком. Таким образом, Мандт «дал старт» придворной карьере двух будущих лейб-медиков.
Н. Ф. Здекауер
