Выяснилась совершенно парадоксальная вещь, что император огромной страны находился практически без правильной медицинской помощи, так как, несмотря на то что доктор Попов бывал у императора по 2 раза на дню и делал назначения, они не исполнялись, потому что царь не придавал им значения. «В результате больной, в сущности, брошен, живет по своему усмотрению, пользуясь лишь домашним уходом государыни; никакого режима не установлено и врачебного руководства и плана лечения нет» (Н. А. Вельяминов). В результате обмена мнениями Вельяминов предложил передать императрице, что необходимо избрать одного врача, которому бы доверял император и который бы организовал уход за больным и соблюдение всех требований медицинского режима и был бы действительно домашним врачом. При этом необходимо удержать при больном хотя бы одного авторитетного терапевта. Кроме этого, необходимо извещать население Империи о состоянии здоровья царя, чтобы пресечь распространение слухов и различных политических спекуляций С этой программой Вельяминова согласился и О. Б. Рихтер.
[1619] В этот же день окончательно отпал вопрос о возможной поездке царя за границу.
2 октября 1894 г. Вельяминов встретился с лекарским помощником Поляковым, который показал ему анализы царя и в очередной раз пожаловался, что тот не исполняет ничего из предписанного врачами. Утром этого же дня Вельяминов встретился с министром Императорского двора графом Воронцовым-Дашковым. Граф был близок с С. П. Боткиным и не доверял «немцам» в медицине, поэтому, считая Вельяминова представителем «немецкой» партии, он предпочитал ему Попова, который на Вельяминова «даже не смотрел, совершенно игнорируя». Во время этого разговора Вельяминов заявил, что Захарьин обязан остаться около умирающего царя, так как «Попов для меня и для России ничто, а я хирург, да и вообще, если бы я был терапевтом, я взять на себя одного ответственность не решился бы».
[1620]
В этот же день Вельяминов стал свидетелем последней прогулки императора, который «так изменился, что я сразу его не узнал; голова совершенно маленькая, что называется с кулачок; шея тонкая, затылка у этого великана не было, настолько он похудел; пальто висело как на вешалке; знаменитых его плеч, богатырской груди и вообще могучего торса как не бывало… Все мне стало ясно – это был умирающий человек».
3 октября 1894 г., как следует из дневниковых записей цесаревича Николая, «подъехало еще двое эскулапов Грубер
[1621] и Захарьин: так, что их теперь набралось в Ливадии пятеро, те двое, Лейден, Вельяминов и Попов».
[1622] Примечательно, что о Г. И. Гирше цесаревич не упоминал, видимо, не считая его серьезным медиком. Сразу же утром состоялся консилиум у постели больного в составе: Лейден, Захарьин и Вельяминов. Другие врачи, Гирш и Попов, приглашены не были.
Как пишет Вельяминов, Александр III был так слаб и сонлив, что засыпал среди разговора. Лейден и Захарьин исследовали царя, впрочем, отмечает Вельяминов, «довольно поверхностно». В последующем разговоре с императрицей Лейден не скрыл серьезности положения, но «не называя, однако, состояние безнадежным». Сам Лейден писал: «В полдень следующего дня состоялась консультация всех врачей; тут был и д-р Захарьин. Это был человек 65 лет, очень сохранившийся, живой, умный, немножко оригинал, притом не без упрямства, вследствие чего общение с ним делалось затруднительным. К сожалению, в итоге нашей консультации не было ничего утешительного. Поездка на о. Корфу, ради более теплого климата, должна была быть отклонена. По-моему убеждению, она вообще уже не могла быть совершена».
[1623] В отличие от него, Захарьин «высказал императрице всю правду в очень определенных выражениях, довольно резко и, я бы сказал, грубо…». С Вельяминовым императрица, оставшись наедине, долго беседовала, и они пришли к выводу о необходимости оповестить страну о состоянии царя. Он же принял как наиболее доверенное лицо ближайший уход за царем, оставаясь в доме на ночные дежурства и до кончины Александра III «17 дней спал одетым».
В этот же день,
[1624] 3 октября 1894 г., харьковского профессора-хирурга В. Ф. Грубе пригласили к умирающему царю. Вельяминов, присутствовавший при этой встрече, писал, что царь принял его с удовольствием. Встреча отчасти носила психотерапевтический характер, так как профессор незадолго до этого переболел подобным заболеванием, и окружение царя считало, что такое общение вселит в Александра III уверенность в возможность выздоровления. «Спокойный, очень уравновешенный старик, державший себя с чувством собственного достоинства»,
[1625] видимо, действительно подбодрил царя, так как после его визита Александр III «был очень в духе». Несмотря на слабость, император встал и пошел к нему навстречу. Видимо, царь, несмотря на суету медиков, отчетливо представлял перспективы развития болезни, так как Грубе упоминает оброненную им фразу, что «для себя лично он ничего не ждет от пребывания на юге».
[1626] Опытный хирург Грубе вспоминал, что он «застал картину полного уремического отравления, когда всякая помощь была более чем сомнительна». Вельяминов подчеркивал такт старого врача, который «не показал ни малейшего желания вмешиваться своими советами и навязывать себя».
Из медицинских мероприятий этого периода упоминается, что либо императрица, либо Вельяминов делали легкий успокаивающий массаж отекших и зудящих ног, бинтуя их на ночь, чтобы больной не расчесывал их. Вельяминов упоминал, что Александр III иногда запирался у себя с младшим сыном, великим князем Михаилом Александровичем, «снимал бинты и приказывал сыну чесать ему ноги щетками». Врач, как мог, противился этому, но убедить царя отказаться от расчесывания отекших ног удалось только в последние дни его жизни. В воспоминаниях дочери царя, Ольги Александровны,
[1627] упоминается, что «всегда с недоверием относившийся к наркотикам, император отказывался от всяких болеутоляющих средств».
[1628]
