Доктор Головин постоянно наблюдал императрицу, а Боткина приглашали только для консультаций. Одна из мемуаристок подчеркивала отношение Е. А. Головина к Боткину: «Головин Евграф Александрович, доктор императрицы; маленький, худенький, некрасивый, но умный и симпатичный, попал ко Двору по протекции Боткина и поэтому чуть не молился на него».
[1188] Кроме Головина, Боткин привлек к лечению императрицы еще одного своего ученика – специалиста по легочным болезням доктора В. Я. Алышевского.
В феврале 1876 г. состояние здоровья императрицы вновь резко ухудшилось.
[1189] Следует отметить, что болезнь императрицы уже давно приобрела тяжелый хронический характер, и поэтому современники фиксировали только серьезные ухудшения в ее состоянии. Очень любопытная и довольно критическая характеристика С. П. Боткина приведена в дневнике П. А. Валуева в августе 1876 г.: «Говорят, однако же, что императрица действительно захворала. Послали за Оракулом – Боткиным. Этот оракул также одно из тех явлений, которые рождаются дворцами. Он – Мандт нынешнего царствования. Мандты как-то являются на закатах».
[1190]
В мае 1878 г. в состоянии императрицы наступило новое ухудшение. Возможно, в связи с возросшей нагрузкой на лечащих врачей императрицы или для того, чтобы дополнительно стимулировать их, Александр II принял решение увеличить врачам жалованье.
[1191]
Естественно, видные сановники немедленно фиксировали в дневниках события, связанные с болезнью Марии Александровны в Зимнем дворце. 28 мая 1878 г. Д. А. Милютин записал: «Болезнь императрицы со вчерашнего дня возбуждает тревожные опасения. Плеврит усилился и превратился в сильное воспаление легких. Доктор Боткин не ручается за исход этой болезни, особенно ввиду непомерной слабости больной».
[1192] Тогда же для Марии Александровны у мебельного фабриканта Мельцера было приобретено специальное «механическое кресло». Его использовали для прогулок императрицы, поскольку она уже не могла ходить самостоятельно. Отмечу, что Д. А. Милютин, один из ближайших и информированных соратников Александра II, неоднократно упоминал именно о плеврите
[1193] и воспалении легких, но не о туберкулезе, который в это время диагностировался вполне уверенно.
Осенью 1878 г. вопрос о поездке императрицы на зиму за границу решался на самом высоком уровне, так как сама императрица категорически не хотела уезжать из России. Кроме этого, существовала реальная опасность, что российская императрица может умереть за границей. В это время Мария Александровна находилась в Ливадии, и роль ее лечащего врача играл ученик Боткина – В. Я. Алышевский. В то время русские медики еще проигрывали иностранцам в лоске и знании этикета, и таким прекрасным специалистом, но плохим знатоком этикета был Алышевский. Впрочем, возможно, в его поведении присутствовала и некая фронда. Такой Базаров при Высочайшем дворе. Мемуаристка записала в дневнике: «Алышевский, доктор императрицы, применил все средства, чтобы прервать начинающееся воспаление. Кстати о докторе: он входит к Ее Величеству в сюртуке или пиджаке, с немытыми руками, которыми до того, как войти к Императрице, трогал собак и возился с ними! В этом же платье принимает больных в больнице. Вообще сильно отзывается нигилистическим началом».
[1194]
Военный министр Д. А. Милютин в ноябре 1878 г. фиксировал в дневнике: «Приехал доктор Боткин, которого ожидали с нетерпением для решения вопроса о том, куда Императрице ехать на зиму – в Петербург или за границу. Боткин, как умный человек, решил ехать в Петербург, к великому удовольствию самой императрицы и окружавших ее».
[1195]
Зиму 1878/79 гг. императрица провела в России, но с весны 1879 г. началось непрерывное ухудшение ее состояния. То, что знаменитый Боткин не сумел поставить императрицу на ноги и состояние ее непрерывно ухудшалось, привело к новой волне критики, направленной в адрес лейб-медика. Кроме этого, С. П. Боткин в феврале 1879 г. ошибочно диагностировал чуму в Петербурге. Характерным примером этого недовольства является запись от 14 февраля 1879 г. в дневнике А. В. Богданович: «Петербург – чума. Объявил Боткин. Вот шарлатан! Он этим известием разоряет Россию… Такие люди опасны. Теперь он – спаситель России, спаситель царствующего дома. Вследствие этого известия и мер, принятых для удаления больных, он является охранителем всего Петербурга».
[1196]
С. П. Боткин, который и ранее тяготился своим положением лейб-медика, отвлекавшим от действительно значащих для него дел, немедленно отреагировал на слухи и клевету письмом к министру Императорского двора графу А. В. Адлербергу. В мае 1879 г. он писал: «Вам известно, Ваше сиятельство, каким нареканиям, нападкам и клеветам я имел несчастие подвергаться в течение последних месяцев. Русская и заграничная печать, городские слухи – не щадили ни меня, ни даже моей семьи. Глубокое сознание честно и свято выполняемого долга давали мне силы твердо выносить все эти нападки и недостойные инсинуации, доверие же, которым я имел счастье пользоваться со стороны Их Величеств, поддерживало меня в минуты уныния. Вглядываясь, однако, в высокое положение лейб-медика, нельзя не сознаться, что личность его должна быть вне всякого упрека и вместе с этим должна внушать полное доверие не только Их Величествам, но и всему обществу. Как бы не были несправедливы клеветы и инсинуации, набрасываемые на меня в последнее время и такою щедростью обществом, которому я служил в продолжение 20 лет, тем не менее, положение мое, как лейб-медика Их Величеств, поколеблено настолько, что я не считаю возможным более носить это высокое звание и прошу Ваше сиятельство довести об этом до сведения Их Императорских Величеств, прося Их, как милости, уволить меня от службы, которая, очевидно, мне не по силам».
[1197] Александру II, конечно, было доложено о просьбе С. П. Боткина, но она не была удовлетворена.
