Пока я ехал в машине «Скорой помощи», а Делия обнимала меня, появился Блондин. Он сел рядом с санитаром, который сжимал пакет для внутривенного вливания, чтобы жидкость быстрее поступала в мой организм. Я впервые услышал мягкие нотки в голосе Блондина.
— Ты не обязан это понимать, — сказал он. — Но ты должен жить.
Я пришел в себя в своей хижине. Горел камин. Я был завернут в спальный мешок, и Делия плющом обвилась вокруг меня. Я не смог бы оторваться от нее, даже если бы захотел. Биг-Биг сидел на диване, закинув одну ногу на другую, и попивал кофе. Когда мой взгляд сфокусировался, он встал, провел пальцами по внутренней стороне своих подтяжек, а потом посмотрел на меня, утирая лоб носовым платком, который он затем тщательно сложил и убрал в карман.
— Слушай, маленький проказник, я обещал твоему отцу, что буду присматривать за тобой. — Он поставил чашку кофе, повернулся к двери и рубанул по воздуху ребром ладони. — Теперь с этим покончено. — Он стоял, гладя на безоблачное голубое небо в дверном проеме. — Хватит. Я становлюсь слишком старым, чтобы нянчиться с тобой. Пора бы нам уже поменяться местами.
— Это как?
Он рассмеялся:
— Так, что я больше не буду заходить в ледяную воду. Только сумасшедший способен на такое. И ты тоже не будешь, не то подхватишь воспаление легких.
Он распахнул входную дверь настежь и повернулся к Делии:
— В три часа?
Она улыбнулась и показала на крыльцо:
— Мы будем здесь.
Биг-Биг закрыл дверь, и я услышал урчание двигателя его старенького автомобиля, спускавшегося с горы.
— В три часа? — переспросил я.
Делия решительно кивнула:
— И ни секундой позже.
Она тесно прижалась ко мне, что еще недавно казалось невозможным.
— Что произойдет в три часа? — спросил я, хотя чувствовал, что уже знаю ответ.
Она закрыла глаза, приложила ухо к моему сердцу и постучала пальцем по моей груди:
— Мы с тобой начнем жить.
Эпилог
В воскресный вечер в канун Рождества пушистый снег завалил улицу, приглушая взволнованные голоса. На его искристой поверхности мигающие газовые фонари создавали теплые янтарные отражения. Я попросил Фрэнка заведовать парковкой автомобилей. Загорелый после путешествия на острова, он с радостью согласился.
Городок был тихим и почти закрытым, не считая театра «Птармиган», который был набит до отказа. Мы привезли несколько десятков дополнительных стульев, но их быстро разобрали. Те, кто остался без сидячих мест, стояли вдоль стены или выстроились позади в два-три ряда глубиной. Мэри сидела впереди, завернутая в одеяло и облаченная в новую фланелевую блузу, которую Делия купила для нее. Теперь Делия была ее «лучшей подругой навеки». Она сияла от удовольствия. Биг-Биг сидел, закинув одну ногу на другую, довольный и полный жизни.
Мы с Делией записывали наш второй альбом на бесплатном концерте. Живой акустический вариант исполнения старых и новых песен. Наш продюсер, тридцатипятилетний гений звукозаписи по имени Энди, привез лучших инженеров из Нэшвилла и Лос-Анджелеса, чтобы уловить то, что он называл «изысканной акустикой» старых каменных стен. Принимая во внимание успех нашего первого альбома «Жизнь у Водопада», ожидания были высокими. Без пяти семь оркестр расселся по местам и начал настраивать инструменты. Хор стоял в задней части сцены, ожидая вступления; хористы были одеты в багряные бархатные ризы, которые вызвали бы улыбку у моего отца. Энди хотел создать не только звук, но и соответствующую обстановку, поэтому в предыдущие дни он установил множество источников скрытого света, придававшего помещению теплую атмосферу, как у домашнего камина.
Делия сидела на сцене и тихо беседовала со слушателями. Отвечала на вопросы. Ей нравилась эта часть представления. С другой стороны, я высматривал того, кто не хотел, чтобы его обнаружили. Но у меня было представление о том, где он может находиться.
Я поднял воротник, чтобы хоть как-то защититься от холода, и вышел на аллею за театром через пожарный выход. Мой «прогульщик» развел огонь в костровой яме и стоял над ним, грея пальцы. За прошлый год мы с ним часто делали это после окончания занятий. Эти костры стали нашим маленьким секретом. Здесь мы делились своими откровениями. В его черных волосах блестели снежинки. Он слышал мое приближение, но не повернул голову. Я встал рядом с ним и вытянул руки над огнем.
— Привет, большой парень. Как дела?
Джубал качнул головой, не отводя взгляда от огня.
Я знал, что он чувствует, потому что сам когда-то был таким же. Не стоит подгонять его. Еще есть время.
— Ты боишься? — спросил я, когда он посмотрел на меня.
Он кивнул. На смену уверенному и разговорчивому парнишке, которого я встретил когда-то у могилы его деда, и способному ученику, которого я неплохо узнал за этот год, пришел онемевший, робкий мальчик, ищущий спасения. Он искал скамью, под которую мог бы забраться.
Прошла еще минута.
— Что, если я застыну, как чурбан, и все позабуду? — наконец прошептал он.
Я пожал плечами:
— Тогда начнем снова.
— А если я снова застыну?
Я усмехнулся:
— Тогда попробуем еще раз.
— Что, если…
Я легонько постучал его по виску.
— Песня рождается не здесь. — Я похлопал его по груди. — Она рождается вот здесь, — я приблизился к огню. — Твое сердце помнит то, что забывает разум.
— Откуда ты знаешь?
— Музыка так устроена, вот и все.
— Ты когда-нибудь боялся?
— Не сейчас.
— А вообще?
— Было однажды.
— Где? — Он тянул время, но я все понимал.
— На первом концерте у Водопада. — Я указал на юг. — Мой отец нашел меня, когда я спрятался под скамьей у пианино.
— И что он сделал?
— Посадил меня на скамью, поднял мой подбородок и сказал, что он все равно гордится мной. Что я не смогу сделать ничего плохого. Что мне нужно только открыть рот и выпустить дыхание, которое я всю жизнь держал в себе.
— И ты это сделал?
— Ну да.
Уголок его рта изогнулся в улыбке.
— Хочешь, расскажу один секрет? — спросил я.
Он кивнул, по-прежнему стоя спиной к двери.
— Ты не обязан играть сегодня вечером.
На лице парнишки отразилось облегчение, смешанное со смущением.
— А ты хочешь, чтобы я играл?
— Разумеется. Но мир не перевернется, если ты не выйдешь на сцену.
— Значит, я могу остаться здесь?
