Никто не заставлял меня приезжать сюда.
Я слишком устал для протестов. Я нашел гравийную площадку рядом с оградой, лег, положив руки и одну ногу на футляр Джимми, и проспал урывками следующие несколько часов. Когда начало светать, я больше не мог выносить свой запах. Я прошел по Второй авеню к церкви, где находился магазин подержанной одежды, и за три доллара купил джинсы, футболку, полотенце и слегка поношенные тенниски. Потом я зашел в соседний магазин фиксированных цен и купил дезодорант, зубную щетку и три комплекта нижнего белья по одному доллару. Можете считать меня чудаком, но я не могу носить чужое нижнее белье.
С новой одеждой, сложенной в пластиковый пакет, я пошел по Каммерс-стрит к реке Камберленд и мемориальному парку форта Нэшборо. Рядом с красиво подстриженными газонами и рекой городские власти обустроили собачью площадку с купальней для животных. Я разделся до нижнего белья и воспользовался бесплатным шампунем от блох и чесотки, чтобы уничтожить воспоминания о мусорном баке. Я как раз намыливал подмышки, когда подошла дама на высоких каблуках с тремя ухоженными тявкающими собачками и злобно уставилась на меня.
— Доброе утро! — крикнул я. — Давайте этих щеночков сюда, я их вымою.
Что-то в моем облике показалось ей неуместным, и она не приняла мое предложение.
Глава 19
Следующие две недели прошли без заметных улучшений. Стопки бумаги, полученной от вышибалы, хватило на довольно долгое время. Я знал песни, потому что исполнял их и мог мысленно воспроизвести каждую. Труднее всего было понять значение символов и тем более музыкальные инструкции. Для того чтобы выяснить это, я играл песню и изучал символы, пытаясь раскрыть их смысл. Благодаря учебе у мисс Хэгл этот процесс происходил довольно быстро.
Единственным плюсом от кражи автомобиля было то, что больше не приходилось покупать бензин для заправки. Но я остался без места для ночлега, и это превратилось в насущный вопрос. Я спал в парках и торговых складах, в лесном уголке, где нашел отсыревший матрас под гнилым брезентом, несмотря на то что укрытие находилось под мостиком. Мне не нравились ночлежки и приюты для бездомных, и если вы хотите знать почему, то отвечу: мне не хотелось признавать, что я так сильно опустился. Эти ребята достигли дна, а я нет. Или, по крайней мере, я не был готов это признать.
Моя единственная потребность была простой: нужно было, чтобы меня заметили. И я стал сомневаться, что это произойдет в одной из двух прачечных самообслуживания или в душной промасленной автомойке, совмещенной с закусочной. Какой уважающий себя сотрудник звукозаписывающей студии или продюсер станет туда заходить? Нет, ключевым местом для меня был Бродвей.
За время моего короткого пребывания в Нэшвилле я заметил, что парни вроде меня, которые не имели доступа к сцене, выступали на уличных перекрестках. В любое время на Бродвее можно было встретить музыкантов, стоявших на перекрестках улиц, примыкавших с севера и юга, и поющих за ужин.
Отчаяние — великий учитель, поэтому как-то в среду в восемь часов вечера я выбрал перекресток Второй авеню и Бродвея. Почему это место? Потому что оно было пустым. На другой стороне улицы находился трехэтажный кабак, до отказа набитый людьми в шляпах и ковбойских сапогах. Коллектив, заводивший публику песнями в стиле кантри, состоял из трех человек под руководством детины в огромной шляпе и с дурным голосом. К его чести, он обладал большим сценическим обаянием, заставлявшим забывать о том, как плохо он играет. Я смотрел в окна на всех этих людей с кружками пива в руках и думал: «Когда-нибудь им будет нужно выйти, и есть все шансы, что они выйдут через эту дверь».
Поэтому я достал гитару и начал играть. Примерно через двадцать минут вокруг меня собралось десять-пятнадцать слушателей. Через полчаса передо мной стояло от сорока до пятидесяти человек, бросавших десятки и двадцатки в футляр от гитары.
Я сорвал банк. Мне казалось, что моя звезда взошла.
Пожилой тип с синяком под глазом и коростой на лбу подошел поближе и указал на деньги в футляре.
— Лучше убери их, — сказал он. — Поверь мне на слово.
Я так и сделал.
К десяти вечера сто человек стояли тесным кругом вокруг меня, и хотя я получал удовольствие от своей игры и выполнял просьбы слушателей, но стал немного беспокоиться. Фактически я выгонял клиентов из баров, и у меня было смутное ощущение, что владельцы баров и музыканты, которые там выступали, не особенно рады этому обстоятельству. Но, разумеется, если это их злит, они могут пригласить меня, чтобы я играл внутри… поэтому я продолжал выступление.
В конце концов я увидел полицейский автомобиль, остановившийся на улице к западу от меня, и копа, направлявшего уличное движение в объезд толпы, высыпавшей на улицу. Офицер выглядел достаточно миролюбиво, и я понял, что это не первый случай в его жизни, но я не мог отделаться от неприятного покалывания в затылке. И когда ковбой в большой шляпе и с дурным голосом вышел из бара, он направился прямо ко мне и сказал: «Хорошая гитара; очень жаль, что таких больше не делают», — а потом исчез в толпе, то мои волосы встали дыбом.
В одиннадцать вечера я поблагодарил собравшихся и торопливо направился по Первой авеню, оглядываясь через плечо. Проблема состояла в том, что я смотрел не туда, куда надо. Помню, как я остановился у Банк-стрит, посмотрел в обе стороны и шагнул на проезжую часть, а потом что-то взорвалось у меня в затылке, и кто-то выключил свет.
Когда я в следующий раз открыл глаза, было уже утро, и полицейский офицер подталкивал меня носком ноги.
— Эй, парень, ты живой?
Кровь запеклась у меня на шее и затылке, и все, что находилось выше плеч, невыносимо болело. Я попытался открыть глаза, но один глаз совсем заплыл. Единственное, что я видел — это шесть фисташковых скорлупок, валявшихся на асфальте рядом со моей головой, словно кто-то бросил их так же безразлично и равнодушно, как и разделался со мной.
Потом я потянулся за Джимми.
Но Джимми нигде не было.
Санитары наложили мне повязку и предложили отвезти в клинику, но я отказался, понимая, что не смогу оплатить счет. Кроме того, от моей боли не было никакого лекарства.
Я неделями бродил по улицам. Без гитары я был сам не свой. Мне пришлось отказаться от выступлений в прачечных и на автомойке. Однажды ночью я обнаружил, что стою в верхней точке высокого моста через Камберленд и смотрю на воду. Единственное, что удерживало меня от прыжка, было понимание того, что когда они найдут мое тело, — если они найдут мое тело, — то вызовут моего отца. С учетом того, что я уже отнял у него, я не мог вынести мысли, что он получит от меня еще и этот удар. Поэтому я ушел с моста.
На следующее утро я стоял в Принтерс-Элли, глядя на мусорные баки. Хотя все бары выходили в сторону Бродвея, одно заведение было обращено к аллее: это была лавка по ремонту гитар. Судя по виду, она находилась там уже долгое время. Пока я стоял рядом, с урчащим животом, какой-то мужчина прошел мимо, поднял рулонную дверь и начал включать свет. В витрине красовалась вывеска: «Требуется помощник».
