Глава 14
Высокий глухой забор скрывал дом Регины Львовны от посторонних взоров. Я нажала на кнопку домофона и услышала тихое:
— Кто там?
— Мне нужна госпожа Ливрова, — ответила я.
Замок щелкнул, перед моими глазами открылся двор и кирпичный трехэтажный дом. На его крыльце стояло несколько пар резиновых сапог разного размера. Обувь не валялась кучей, как чаще всего бывает там, где живут дети. Нет, сапоги стояли носок к носку, пятка к пятке. Входная дверь распахнулась, появилась полная дама, похожая на бабушку Красной Шапочки. Сходство со сказочной старушкой хозяйке придавали длинная, в пол, синяя юбка, голубая блузка с рюшами и ласковая улыбка. В воздухе витал аромат кофе.
— Ребята приедут из школы к пяти часам, — нежным голосом произнесла она, — пока мы одни, я готова рассказать все подробности. Валентина Леонидовна сообщила, что вы, прежде чем принять решение поселить здесь свою племянницу, хотите все посмотреть. Разумное желание.
Я вынула удостоверение:
— Извините, я не представилась.
— Начальник особой бригады? — изумилась Регина Львовна. — Раздевайтесь, пожалуйста, проходите в столовую. Сегодня прохладно, горячий кофеек кстати будет, и кексы из духовки тоже. Сотрудница полиции впервые хочет поручить мне воспитание ребенка. Я вас прекрасно понимаю. Дети требуют неусыпного внимания, а мать на такой работе…
— Я пришла по другому поводу, — сказала я.
Интересно, милой и, похоже, бесконечно доброй Регине уже рассказали о том, что Анна в коме.
В глазах хозяйки заплескалась тревога.
— У меня сейчас пять девчушек. Неужели кто-то нахулиганил так, что вызвали вас? Они маленькие, от семи до девяти лет. Наибольшие их прегрешения — утаскивание без спроса конфет из буфета.
— Речь пойдет об Анне, — уточнила я.
Регина выдохнула.
— Фуу! Моих зовут Алла, Таня, Катя, Галя и Оля. Малышка, из-за которой вы пришли, не из моего пансиона.
Я набрала полную грудь воздуха.
— Я говорю об Анне Ливровой, хотя она исправила фамилию на Лаврова.
Уголки рта хозяйки дома опустились.
— А-а-а-а! Ясно! Она умерла? В противном случае зачем вам приходить?
— Нет, — поспешила заверить я, — она жива, находится в клинике в коматозном состоянии. Будем надеяться, что Аня поправится.
Регина пошла к столу, на котором стояли сразу два чайника.
— Для меня Анна скончалась много лет назад, когда ушла из дома, написав на клочке бумаги: «Ты мне не мать, я тебе не дочь». Она покинула отчий дом, окончив школу. Более мы не виделись. Я об Ане давно ничего не знаю. Что с ней стряслось? Авария? Где она жила? Чем занималась? Говорите честно, я готова услышать самую неприятную правду.
— Ваша дочь стала известной певицей, — осторожно начала я, — Анна Лаврова. Может, слышали о такой?
Регина Львовна смутилась.
— Телевизор в доме работает исключительно для кратковременного показа мультиков. Компьютер у нас один, в моем кабинете. Я приобрела дьявольское изобретение, потому что детям теперь велят делать доклады в электронном виде. Девочки посещают гимназию, а там обучают компьютерной грамотности. И что Анна исполняет?
— Джаз, — уточнила я.
— Он вырос из негритянских религиозных напевов, — улыбнулась Регина, — я когда-то мечтала солировать в опере. Господь подарил мне и слух, и голос мощный. Но в восемнадцать лет мне сделали операцию на щитовидной железе. Хирург оказался неумелым, я на год онемела, потом дар речи вернулся, однако петь я больше не могла. Жизнь закинула меня в маленький городок, я замуж вышла. Аня в меня удалась, с раннего возраста своими музыкальными талантами поражала. В пять лет она исполнила арию Иоланты, которую услышала по радио. Слова Аня воспроизвести не могла, просто тянула: а-а-а-а-а. И ни одной фальшивой ноты! В семь лет Аня попросила отдать ее в музыкальную школу. А мы тогда жили на краю Московской области в тихом зеленом местечке, муж заведовал местной гимназией, я там учительствовала. Чтобы осуществить мечту Ани, ее пришлось бы возить в Гулимовск, там была музыкалка. Машины у нас не было, до электрички час пешком, автобус, на котором доехать к станции можно, постоянно ломался. И как ребенка каждый день на сольфеджио в таких условиях таскать?
Регина поставила передо мной тарелку с дешевым печеньем не первой свежести.
— Угощайтесь, пожалуйста. Я Ане правду сказала: прости, не можем обеспечить тебе музыкальные занятия. Она молча спряталась в своей комнате. Замкнутой девочкой росла, никто не знал, что у нее на уме, говорила она мало, никогда со мной эмоциями не делилась, вела себя так, словно я няня, а не мать. Душевной близости между нами никогда не было. Но жаловаться на ее поведение у меня нет причин. Скромная школьница, носила что купят, ела что дадут, не безобразничала, не курила, подруг не имела. Отец купил ей на двенадцатилетие гитару, показал аккорды. Вот она и бренчала в своей комнате. Как-то раз я проснулась в районе полуночи от звуков музыки и громкого стука, который шел из спальни дочери. Заглянула к Ане, та слушала пластинку и отбивала такт ладонями по пустому перевернутому ведру. Я ласково ей сказала: «Нюшенька, уже поздно. Отложи занятие до завтра». Она тут же прекратила. Через дня три Аня подошла ко мне и спросила: «У бабушки на участке есть маленький домик, можно я там поселюсь? Тогда смогу по ночам музыку сочинять!» Я растерялась, а муж ответил: «Хорошо, но сначала все в избушке в порядок приведи». Вот так она устроилась жить отдельно. Отец пошел дочери навстречу, понял, что она хочет свободы. А что получилось? Незадолго до ухода из дома Анна выплеснула все обиды, коих у нее, как выяснилось, накопилось море. Припомнила разные мелочи: в музыкальную школу ее не возили, вещи приобретали на рынке, еда была невкусная, игрушек она почти не имела, и воспитанниц я больше ее люблю, родную дочь в сарай выгнала. Я попыталась вразумить Аню: «Ты же сама попросилась жить в избушке бабули». Она фыркнула: «Ждала, что ты меня обнимешь и скажешь: «Анечка, в сарае неуютно, холодно. Оставайся дома, играй на барабане хоть год напролет, я больше тебе не помешаю».
Я от изумления брякнула: «Ведро — не ударный инструмент». Она криво усмехнулась и ушла. И вскоре появилась записка: «Ты мне не мать, я тебе не дочь». Все, больше никаких контактов.
— И вы ее не искали? — удивилась я.
— Побежала в отделение, — пояснила Регина, — там мне объяснили: «Анне восемнадцать. Есть бумага, подтверждающая ее нежелание общаться с родней. Это не двенадцатилетний подросток. Взрослый человек…»
— Ой, мама, — раздалось из коридора, — лучше всю правду расскажи!
В комнату вошла полная брюнетка. Несмотря на прохладную погоду, в комнате не работало отопление. Но незнакомка была одета в застиранную майку с глубоким вырезом и ситцевую старую юбку. Шею ее украшал копеечный кулон на простой цепочке — небольшая розовая кошечка из пластмассы. Такая бижутерия подойдет девочке лет десяти, на взрослой тете она смотрится несуразно. Наверное, у хозяек дома проблема с деньгами. Хотя у Регины в мочках ушей сверкают серьги, массивные, дорогие, щедро усыпанные драгоценными камнями. Но ведь их мог ей подарить покойный муж.
