– Ой, здравствуйте! А я думаю, кто это ко мне на ночь глядя? А это вы, ребятки! Я так рада!
Раздеваемся в крошечной прихожей. Лева вешает куртку на крючок, и я выпадаю в осадок.
На нем костюм с галстуком, оба в полосочку.
Вот это новости. Лева одергивает пиджак и приглаживает волосы. Они у него, как всегда, чем-то намазаны и пахнут приятно.
– А я как будто знала, что вы придете. Сбегала утром в магазин, купила тортик! – порхает вокруг нас Елена Сергеевна.
Сегодня она без парика, и ей так гораздо лучше. Люблю седые короткие стрижки, сама потом буду такую носить.
Проходим в комнату, а Елена Сергеевна – на кухню, готовить чай.
– Что это ты так вырядился? На собеседование ходил?
Просто Лева сейчас пытается на другую работу устроиться.
– Да нет. Ну да. – Лева подозрительно краснеет.
И сразу меня обуревает страшная ревность. Где это он был весь день в наглаженном костюмчике, интересно? Спокойствие, только спокойствие, голосом Карлсона говорю я сама себе. Сейчас не время для семейных сцен.
Возвращается Елена Сергеевна, и мы пьем чай. Торт – шоколадный «Наполеон», мой любимый. А я даже крошечку не могу проглотить от переживаний, но никто этого не замечает.
Лева рассказывает Елене Сергеевне, как в прошлом году он участвовал в горнолыжных соревнованиях и чуть не победил. Он бы абсолютно точно победил, если бы ногу не вывихнул, когда прыгал с трамплина. Ночью был снегопад, и трамплин с утра плохо почистили, а Лева первым прыгал – ну и. Я эту историю сто пятьдесят раз уже слышала. Лева почему-то любит ее рассказывать.
– Какой вы, Лева, смелый! – как маленькая, восхищается Елена Сергеевна. – А я вот высоты боюсь больше всего на свете, хоть и живу на двенадцатом этаже. Хорошо, что у меня балкона нет.
– А интернет у вас есть? – вдруг спрашивает Лева.
– Ой, вы меня насмешили! – отмахивается Елена Сергеевна. – У меня и компьютера-то никогда не было! Такой я доисторический уникум!
– Тебе зачем? – спрашиваю. – У тебя же смартфон.
Лева меня игнорирует.
– Вы знаете, – говорит, – по-моему, интернет – это лучшее изобретение человечества. Он связывает людей из разных уголков мира.
К чему это он клонит, думаю. При чем тут уголки?
– Взять скайп, к примеру, – продолжает Лева. – В нем любого человека можно за минуту найти и с ним созвониться.
– Ну уж не любого и не за минуту. Это ты сильно преувеличил, – говорю. – Но позвонить можно кому-нибудь в другой стране, это да. Главное, бесплатно и с видео.
– Это правда?
Я вдруг замечаю, что губы у Елены Сергеевны дрожат.
И потом до меня вдруг доходит, что Лева у нас тут затеял.
– Вы же хотите с ним встретиться? – спрашивает.
– Очень хочу!
Неловко мне на Елену Сергеевну сейчас смотреть, так она взволнована.
– Спасибо вам, ребятки, – говорит. – Правда. Я, знаете, честно говоря, и не надеялась, что вы опять заглянете. Думала, ну из вежливости к старухе ребята зашли, посидели. А вы… Спасибо, Лева. Спасибо, Юлечка. Я ведь одинокая, у меня кто был из родных, все уже давно на том свете. А я все тут околачиваюсь. Иногда сижу и думаю, когда меня Господь отпустит? Так одиноко бывает, знаете. Стоишь у подоконника, слушаешь, как часы идут. Или пироги вон сама себе печешь, чтобы тоска отступила. Но разве ж она отступит, если не нужен ты никому в целом свете?
– Извините, – говорю, – я на минуту выйду. Мне надо там.
Не могу я этого слушать. Серьезно. Мне очень ее жалко, Елену Сергеевну. Так жалко, что в сердце закололо. Но что я могу? Разве один звонок по скайпу что-нибудь изменит?
Но Лева прав. Даже если никакого Васильева Николая мы в скайпе не обнаружим (а мы его там точно не найдем, я на 99,9 % уверена), мы сделаем хоть что-то. Понимаете? Хоть пальцем пошевелим, как говорится.
– Юль, ты чего там заперлась? – Лева ко мне стучится.
Я просто в ванной закрылась на щеколду и воду включила.
– Уже выхожу.
Он стоит в коридорчике и смотрит на меня, как провинившийся щенок. А я ему сразу все вместе прощаю: маринок всех этих, недомолвки.
Какая разница? Он вон что для Елены Сергеевны придумал, хотя она ему никто. А я, если честно, про нее ни разу за всю неделю не вспомнила.
Порочный круг
Весь день я репетировала, как не знаю кто. Как папа Карло. Просто завтра городской конкурс, и он будет не в нашей школе проходить, а в концертном зале музучилища. Я как только об этом подумаю, волосы на голове начинают шевелиться. Там сцена громадная, гигантский трехэтажный зал, акустика! Тихий ужас, в общем.
Я не знаю, может, я одна такая ненормальная? Ночью, например, перед концертом я совершенно не могу спать. А до этого весь день не ем. И на следующий. Понимаете, какой это стресс для моего организма?
Я именно поэтому музыку разлюбила. Все просто и прозаично. У меня боязнь сцены в самой ее тяжелой форме, наверное. Все, понятное дело, перед выступлением волнуются. Поголовно. Но таких трусих, как я, свет еще не видывал, мне кажется.
Спасаюсь я только тем, что усиленно репетирую, оттачиваю мастерство с утра до ночи. Просто потому, что больше ничем не могу заниматься. Наверное, поэтому я и побеждаю так часто. Никто так больше не выкладывается, как я. Это правда. И это не я так думаю, а Ольга Владимировна и другие педагоги говорят.
Получается замкнутый круг. Чем больше я боюсь, тем лучше играю.
И я не думаю, что дело тут в каком-то необыкновенном моем таланте, как считает папа. Нет. Дело именно в страхе. Но знаете, невозможно ведь всю жизнь в страхе жить и заниматься делом, которое ты ну, как минимум, не любишь. А скоро, пожалуй, и возненавидишь. Это я о том, что папа пророчит мне карьеру мировой знаменитости.
Нет, папа, нет. Не стать мне международно признанной пианисткой, увы и ах.
Ладно. Пойду еще раз проработаю этюд. У меня там пальцы посередине немного заплетаются.
Как же мне вырваться из этого порочного круга?
Тарелка с сырниками
Ночью мне явилась Чика. Не во сне, а наяву – я ведь не спала.
Она, как всегда, с потолка спустилась, села на краешек кровати и вздыхает. А я под одеялом даже пошевелиться боюсь: вдруг она сейчас просунет под него свой щупалец, схватит меня за ногу и…
– Ты чего не спишь?
Я даже не поняла сначала, кто это спросил. Чикин голос я себе как-то по-другому всегда представляла, хотя ни разу с ней не разговаривала.
Но это не Чика сидела рядом, а Верка.
– Мандражируешь?
– Мандражирую.
