– На географии ко мне пересядешь, – говорю я Маше. – Пусть Верка с Зыбаревым за первую садится.
– Юль, нет, – отвечает Маша.
– В смысле «нет»? – Я даже есть перестала. Положила вилку на стол.
– Не хочу я с Галечкой конфликтовать. Она же все равно узнает рано или поздно.
– Да не нужно ни с кем конфликтовать, – говорю. – Пересядешь, как раньше, и все. Никто ничего не заметит.
– Нет.
– Да ладно тебе, – встревает Ксюша. – Пусть Машуня теперь со мной посидит маленько. Да же, Маш?
Меня вдруг пронзает острая неприязнь к Бесчастных.
– Молчи, Ксения, я с Машей сейчас разговариваю.
– Юль, ну все. Это больше не обсуждается. Давайте доедайте скорей, а то меня Боря ждет.
– Ничего, подождет твой Боря, не растает, – говорю. – Слушайте, вы на чьей вообще стороне? Такое ощущение, что все просто сговорились!
Нет, правда. У меня такое ощущение.
– Я больше не буду. – Ксюша отодвигает тарелку с салатом. Она к нему еле притронулась. – Объелась!
– Пойдемте тогда. – Маша встает из-за стола. – Юль, ты как, с нами?
– Нет.
Никуда я не пойду с ними.
Девчонки уходят. А я встаю в очередь и покупаю две булки с сахаром. И какао с пенкой. Возвращаюсь за столик, открываю книжку и пытаюсь сосредоточиться. Я читаю «Хорошо быть тихоней» Стивена Чбоски. Фильм я уже посмотрела, еще давно. Эмма Уотсон там здорово играет. Хочу быть, как она: красивой, дерзкой и чтобы все в меня влюблялись по уши.
– У тебя не занято?
Поднимаю голову и вижу Верку.
– Занято, не видишь?
Верка усмехается и падает рядом. Разворачивает фольгу – у нее там бутербродик. Какая прелесть.
– А где твои подружки?
– Слушай, давай не будем друг друга доставать? Ладно? И пересекаться будем по минимуму. Ну чтобы жизнь еще больше не осложнялась – твоя и моя.
– А разве я тебя достаю? – Верка с аппетитом откусывает от своего бутерброда. – Я, может, с тобой сблизиться хочу. Как раньше.
Сблизиться? В смысле, куда уж больше? Может, нам зубную щетку одну на двоих завести? Или общую пару сапог на платформе?
Но я молчу. Я чувствую, Верка к чему-то ведет. И мне это совсем не нравится. Она просто так любезной не бывает.
– У нас следующий какой урок?
– Английский. – Я отщипываю от булочки.
– А я немецкий в гимназии учила. Прогуляю, пожалуй.
Нет, она мне нравится. Первый день в школе и – «прогуляю, пожалуй».
– Дело, конечно, твое. Но я бы тебе не советовала. За прогулы у нас отчисляют.
Верка снова ухмыляется. Откидывает за плечи волосы – это типа грива у нее, львиная.
– Знаешь, в чем твоя проблема?
– И в чем же?
Сейчас она мне что-нибудь выдаст. Так и есть.
– Скучная ты. Слишком какая-то правильная. Так что в музыкалку можешь больше не ходить, я тебе разрешаю.
– А при чем тут музыкалка?
– Из таких, как ты, не музыканты вырастают, а офисные работники. Бухгалтерши какие-нибудь или маркетологи. Человечки без ума и фантазии.
– Да? А из таких, как ты, кто вырастает, интересно?
Верка молчит с полминуты, а потом говорит:
– Путешественники. Люди мира. Свободные творческие личности. Хиппи. Словом, никто. Нам ярлыки не нужны, улавливаешь?
А, ну да. Благотворное влияние маэстро чувствуется во всей красе.
– Слушай, зачем же ты у нас поселилась тогда? – говорю. – Раз мы такие угрюмые человечки. Путешествовала бы, хипповала себе на здоровье, раз обстоятельства таким удачным образом складываются…
Я осекаюсь. Понимаю, что сморозила, идиотка.
Верка бледнеет. Потом она медленно встает из-за стола и уходит молча.
Ну вот зачем она меня все время провоцирует? Вернее, зачем я на ее провокации поддаюсь? Мне ведь уже не девять. Я допиваю остывшее какао и поднимаюсь на четвертый этаж.
На английском Веркина творческая личность, разумеется, не появляется.
Никудышная актриса
После шестого урока выхожу на улицу, а там – Лева. Стоит возле ворот, главное, с букетом! Я чуть с ума не сошла. Он никогда за мной в школу не приходил, тем более с цветами. Сам он еще в прошлом году школу окончил, не нашу, правда, другую.
Я сунула нос в нарциссы и нюхаю их, нюхаю. Улыбку до ушей прячу.
– Нравится? – Лева спрашивает.
– Я нарциссы обожаю. Мои любимые цветы!
– Я про куртку. – Лева руки в карманы засунул, плечи у него широченные. Так люблю его!
– Классная, – говорю. – Новая? Цвет такой интересный.
– Мне посылка только сегодня пришла. Кроссовки еще, джинсы и очки те, помнишь, показывал? Я прямо с почты, очередь огромную отстоял. Цветочки вот купил у бабушек.
Ясненько. Лева одежду по каталогу выписывает. У него очень тонкий вкус, это все сразу замечают. Я тоже обратила внимание в свое время. Думаю, кто это там сидит? Мне он сразу понравился на вечеринке.
– Пойдем? – Лева берет меня за руку.
– Подожди, с нашими попрощаюсь.
Честно? Не очень-то мне и хотелось с ними прощаться после нашей беседы задушевной в столовой. Я поэтому побыстрей и ушла, пока Маша с Ксюшей у зеркала красились. Да, удалилась незаметненько, как француз. Но теперь мне надо было, наоборот, чтобы нас со Львом заметили.
Они его критикуют. Особенно Маше Лева не очень нравится. Говорит, он себе на уме человек. Ну а я, может быть, от Бореньки ее не в восторге, от этого потомственного антрепренера. Но я уважаю Машин выбор, в отличие от. Она ведь моя подруга.
Они уже вышли как раз, на крылечке околачиваются. Все наши из «Свитера» – и Борька с остальными из десятого тут. Заметили, смотрят.
– Слушай, обними меня? И потом закружи на месте, только быстро, а? – говорю я Леве.
– Не вопрос! – Мы с Левой друг друга с полуслова понимаем иногда.
Он подхватывает меня на руки, как перышко – у Левы в спортзал абонемент, он очень сильный, – и кружит. И кружит! У меня аж голова кругом пошла, как в романах. Я откидываю ее так, чтобы волосы по плечам красиво рассыпались, и хохочу. Хочу, чтобы выходило громко и заливисто, как в кино, но у меня так не получается. Актриса из меня никудышная, увы и ах.
На крылечке начинают громко и заливисто ржать.
– Ну хватит, отпускай. – Я Леве говорю.
И вот он ставит меня на землю прямо в лужу. Не специально, конечно, просто так получается.
Ноги у меня насквозь теперь мокрые! Все ботинки замарала.
