На обороте письма приписка рукой О. Берггольц: "Письмо, написанное и не отданное отцу".
Не отдала…
Он умер 7 ноября 1948 года – совпадение едва ли не символическое. Ольга в это время на Дворцовой площади: "…участвую в радиопередаче о демонстрации, "веду" Московский район и Невскую заставу, НКВД и МГБ дают мне "карт-бланш". Отец в эти часы умирает, прижимая наушники: "Ляльку послушаю… За Невской говорит…" Так я и не узнала, слышал ли он меня…"
И снова она корит себя за то, что так мало уделяла ему внимания, хотя последний год он был полностью на ее содержании. Спустя десять лет его образ оживет в книге "Дневные звёзды". Каким долгим оказался ее путь к отцу, начавшийся в январе 1942 года!
В честь умершего отца Муся Берггольц назвала Федором мальчика, родившегося у нее в 1949 году. Расставшись с Либединским, она вышла замуж за актера своей труппы Владимира Янчина. А сына от Либединского, Михаила, забрала в Ленинград бабушка – Мария Тимофеевна.
Муся оставалась все такой же отчаянной и безалаберной. Ее судьба в главных театрах страны складывалась неудачно, в основном она играла эпизодические роли. И жила она безбытно, гастролируя с разными труппами по всей стране.
Но главная драма ее профессиональной жизни развернулась в 1945 году. В это время она уже два года как работала в Камерном театре. И узнав, что Таиров будет ставить спектакль по Ольгиной пьесе, Муся предложила сестре попросить для нее у режиссера одну из главных ролей. Но при прослушивании оказалось, что она с этой ролью никак не могла справиться. Это поставило Ольгу перед серьезным выбором: сказать сестре правду или нет. "…день и ночь думаю о моей глупой и несчастной Муське, – писала Ольга своей близкой подруге Ирэне Гурской, – …и ничего не могу придумать… Но попробуй-ка сказать Мусе, что она – не актриса… Это и при другом характере – трагедия, а при ее – так и вовсе. Да и вообще, в 33 года круто менять жизненный путь – тяжелое дело… но держать дольше в заблуждении относительно ее талантов, если их нет, – не предательство ли?.."
Мария Федоровна Берггольц была вынуждена уйти из Камерного театра. С тех пор ее театральная судьба была связана в основном с провинциальной сценой.
Ленинградское дело
Я не люблю за мной идущих следом…
меня не покидает страх
знакомый,
что по Следам
Идущие —
придут.
Ольга Берггольц
Конец 1948 – начало 1949 года отмечен целым потоком обвинительных процессов.
28 января 1949 года в "Правде" была опубликована редакционная статья "Об одной антипатриотической группе театральных критиков". Статья была отредактирована лично Сталиным, он же дал ей и название. Группа театральных критиков – все с еврейскими фамилиями – обвинялась в клевете на советских драматургов-патриотов. Все иностранное и иноязычное объявлялось чуждым традиционным ценностям русского народа. Основными проводниками всего чужеродного оказались "безродные космополиты". Антисемитизм открыто поощрялся властью.
В печати, на собраниях обсуждалось "дело космополитов". В научной среде инспирированная властью борьба против "последышей буржуазного эстетства" развела по разные стороны бывших однокашников – Георгия Бердникова и Георгия Макогоненко. Два старых приятеля не сошлись в оценке своего учителя – Григория Александровича Гуковского. Первый требовал пригвоздить профессора к позорному столбу, второй всячески защищал опального филолога.
На этом фоне в начале 1949 года и разворачивается "ленинградское дело", вызванное столкновением двух группировок в ЦК – ждановской и маленковской – за место возле Сталина. Жданов, который возглавлял Ленинград после убийства Кирова до начала 1945 года, пошел на повышение в Москву. Вместе с собой он взял в столицу своих людей – молодых амбициозных партийных руководителей Алексея Кузнецова, Николая Вознесенского, Петра Попкова. Но болезнь и смерть Жданова в августе 1948 года дали возможность тогдашнему секретарю ЦК Георгию Маленкову взять реванш в борьбе против "новых наследников" Сталина. Он сумел внушить вождю мысль об опасности "ленинградской группировки", которая стремится захватить власть. Сталин был всерьез напуган и, хотя до этого всячески благоволил выдвиженцам из Ленинграда, позволил Маленкову дать делу ход.
Летом 1949 года Виктор Абакумов, возглавлявший МГБ, и его подчиненные сфабриковали материалы, обвиняя Кузнецова, Родионова и других руководителей Ленинградской областной организации ВКП(б) в контрреволюционной деятельности. С июля начались аресты. В течение года основных фигурантов "Ленинградского дела" пытали, и они признали, что, создав антипартийную группу, проводили вредительско-подрывную работу, направленную на отрыв и противопоставление ленинградской партийной организации Центральному Комитету партии. В январе 1950 года большая группа ленинградских руководителей была расстреляна.
"В том же 49 году – "попковщина", – вспоминала Ольга. – Объясняют нам все это глупейшим образом – материалу к их "разоблачению" – никакого. Они были бюрократы, чиновники, разложенцы – типичный сталинский помет, – но почему – враги? Ужас сгущается, аресты – как в 37–38 гг.".
Рикошетом ударило и по Ольге. "Книги мои о Ленинграде – выбрасываются с полок. Ленинград – в опале у самого. Блокада – под запретом". Ольга воплощала блокадный дух города, и теперь все, что связано с недавним прошлым, со стойкостью, бесстрашием, противостоянием врагу, становится опаснейшей крамолой.
"Висела я в те дни на волоске – "блокадная богородица", "мало писала о Сталине"…
Муча и истязая меня, – бог уберег меня от главного несчастья: я не клеймила, не разоблачала, не исключала… не преследовала, не клеветала и т. д. Не отрекалась. Не торопилась с конъюнктурными произведениями и выступлениями – их не было. Не подправляла "мой" Ленинград легендами о том, как его "спас" папаша".
А в городе уже уничтожается Музей обороны и блокады Ленинграда, который начали создавать сразу после прорыва кольца. В экспозиции была представлена часть города с разбомбленными домами, осадные орудия и танки. На одной из витрин демонстрировались образцы блюд блокадного города, приготовленных из свиной кожи ремней, снятых с текстильных машин. Потрясал макет ленинградской булочной с ее главным предметом – весами: на одной чаше две маленькие гирьки, на другой – 125 граммов хлеба. Это был великий памятник общему горю. И конечно, он мешал. Стоял молчаливым упреком – московским, да и ленинградским чиновникам.
Путеводитель по экспозиции, составленный его директором Львом Львовичем Раковым, арестованным сразу после закрытия музея, стал не только прямым обвинением тем, кто этот уникальный музей уничтожил, но и важным историческим источником для изучения блокады.
Для Ольги же последним тревожным звонком стал запрет ее книги "Говорит Ленинград". Об этом ей рассказали друзья, работавшие в Публичной библиотеке, – пришло распоряжение об изъятии из фондов всех экземпляров. Уничтожение книги обычно предшествовало уничтожению человека – и в октябре 1949 года Ольга с Макогоненко бегут из города, пытаясь спрятаться на даче в Келломяках.
