Она смотрела на заглаженные складки на рукавах и отчетливо представляла, как женщина доставала это парадное платье и долго утюжила перед тем, как отправиться на встречу.
— Чего ж ты, Дуськ, пришла и молчишь?
— Садитесь, пожалуйста, — с опозданием предложила Оля. — А вы, тетя Лиза, шли бы к себе.
— Ишь раскомандовалась, когда надо будет, тогда и пойду.
— Выйдите, пожалуйста!
Оля еле сдерживалась, чтобы не закричать. Хозяйка зло рассмеялась, но встала.
— Ладно уж, потолкуйте по-родственному. Только не долго, в одиннадцать часов прошу любить и жаловать. А может, Дуськ, невесту-то в дом уведешь?
— Выйдите немедленно!
Оля рванулась к ней, но с ноги слетел тапок, и она остановилась.
— Что вы, бабы, не надо, — испугалась мать Семы.
Не в силах унять дыхание, Оля не могла выговорить ни слова.
Пытаясь сохранить достоинство, тетя Лиза поджала губы и плавно вышла. Потом уже из коридора Оля услышала: «Учительница для кобелей, мы еще посмотрим…»
Полубосая, она проковыляла к двери, повернула два раза ключ и какое-то время оставалась стоять спиной к комнате.
Потом услышала тихие всхлипывания:
— Что же делать-то, а?
Не знаю, — еле выговорила Оля.
Она присела напротив. Шелковый платок на голове женщины сбился набок, и она не поправляла его. Сидела, зажав ладони между костлявых колен, и вздрагивала.
— Уж ты бы, девушка, сделала что-нибудь, а?
Оля молчала. Она сама собиралась просить. Сама надеялась, что мать может уговорить Сему. А тут оказалось, к ней же и за помощью пришли.
— Вчера заявился, а на лице живого места нет. Зачем ты его так? Вовку-то, его здоровые мужики впятером не одолеют. А мой что, он разве виноват, что таким народился.
Слова вроде бы и упрекали, но звучали как просьба. Видно, голос уже привык оправдываться. И от этого Оле становилось еще хуже. Ну в чем виновата перед ней эта несчастная женщина?
— Он ведь смирный так-то. Разве где на поминках выпьет. А теперь, ровно кот какой, каждую ночь пропадает. Лиза говорит, что бухгалтерша заявить собирается, и сама, чего доброго, заявит, такая ненавистница. Ты бы хоть пожалела.
— Как я его пожалею?
— Не знаю. Только нельзя ему такому беспокойному ходить. В воскресенье у Ильиных сороковины, напоят мужики да подучат чему-нибудь. Страшно мне.
Платок совсем съехал на плечо. «Шелковый. Тоже, наверное, парадный, — подумала Оля. — Разве удержится на таких реденьких волосах». Она опустила голову и посмотрела на свои парчовые шлепанцы, выписанные по почте из Еревана. Ей стало стыдно, и она поджала ноги.
— Если бы я знала, что надо делать.
— Да уж как-нибудь. Боюсь я за него. Совсем слушаться перестал. Лиза говорит, что Васильев очень сердится, может и милиционера прислать. А ведь там без меня он совсем пропадет. Помогла бы нам.
— Не могу же я за него замуж выйти.
— Да что ты говоришь, куда ему жениться. Только как бы чего не вышло.
Пока Оля переживала, стыдясь своих глупых слов, мать или услышала шорох на улице, или почувствовала, что сын где-то рядом.
— Здесь был только что, — прошептала она. — Ох, наказание мое. Пойду от греха.
Оля выпустила ее и подошла к окну.
Мать остановилась на дороге и позвала:
— Семушка, сына, пойдем домой.
Сема не выходил. Где-то рядом прятался, или матери просто показалось, что он был рядом.
С удивлением, но без радости Оля вспомнила, что наступает воскресенье. От чего она будет отдыхать? Мать Семы просидела у нее больше часа, а Оля так и не нашла, что ей сказать. Она и теперь не знала. Обещал подумать директор. Обещала Валерия, к которой Оля так и не сходила. Но что они обещали? Подумать. Как бы они и впрямь не упрятали Сему. И все из добрых побуждений…
— Гости ушли? — спросила тетя Лиза через дверь.
— Не ушли и не уйдут никогда! — крикнула Оля.
Тетя Лиза молчала, но Оле еще долго казалось, что она стоит под дверью и слушает. Оля включила транзистор, чтобы как-то развлечься, принялась наводить порядок в чемоданах, а потом заметила, что не просто разбирает вещи, а укладывает их в дорогу. Вскоре и комната стала нежилой и сиротской. Оля вырвала из тетради листок и написала директору записку. Положила сначала на кровать, затем на стол, а подумав, достала конверт и надписала адрес. Тетя Лиза давно закрылась в своей конуре. Обитатели дома приезжих угомонились. Поезд в город отправлялся в половине третьего. На скамейке лежал свежий букет красных георгинов. Утренних завядших цветов не было. Скорее всего, Сема же и убрал их. Оля уже вышла за калитку, но возвратилась. Рук не хватало, и букет пришлось прижать локтем. Со стороны это выглядело, наверное, некрасиво. Но улицы были безлюдны.
Начало оседлой жизни
Девушка словно убегала от кого-то. Она быстро села к Сивкову за стол и притихла. Вагон покачивался, плескались занавески на ветру, позванивала посуда. Девушка коротко взглянула на Сивкова и опустила голову. Он указал пальцем на свое заросшее лицо и спросил:
— Испугались?
— Значит, есть чего пугаться.
— Это потому, что вы не хотите есть. Голодный человек всегда смел.
— Интересно! — она уже не прятала глаз и разглядывала Сивкова.
— Быть голодным — нисколечко. Сытым — намного интереснее.
— И трусливым, выходит, по-вашему?
— Ого, теперь вижу, что вы голодны, даже меня не боитесь.
— Уже нет, хотя вы и страшный.
Подошла официантка.
— Прекрасно! Просто замечательно! Вы любите Иоганна Себастьяна Баха?
Девушка недоуменно приподняла плечи.
— Ну, если вы не знаете, кто такой Иоганн Себастьян Бах, тогда мы будем пить пиво.
— Ешьте больше! — посоветовал Сивков.
— Думаете, подобрею? — усмехнулась девушка.
— Обязательно, и плюс к тому раздобреете.
— Это мне ни к чему.
— Дело вкуса.
— Плохого вкуса.
— Может быть, но все равно ешьте больше, — он разлил пиво по стаканам. — Меня зовут Лева. Пейте пиво и не беспокойтесь, что я расскажу матушке о вашем пьянстве. Я умею хранить чужие тайны. Можете даже поведать о несчастной любви к женатому учителю пения.
— Не нужно.
— Что не нужно? Пиво?
— Не нужно глупых комплиментов. У меня сыну шесть лет, и выгляжу я не моложе своих двадцати шести. Ну а зовут меня Светлана, если вам так хочется познакомиться с кем-нибудь в поезде.
