— А ты очень вкусно готовишь.
— Привык за четыре года. Жена сбежала от меня ровно четыре года назад, как раз в путину.
«Вот, значит, почему столько пыли на лампочке».
— Навыдумывала разных красивых отговорок. И все, что она навыдумывала, оказалось мурой, через полгода выскочила замуж, просто захотелось в город.
— Ничего, еще повезет, — Тоня погладила его руку, — еще повезет.
Он встал и выключил свет.
Если бы она знала, что Андрей живет один, она бы не пошла к нему. В этом она была уверена. Только в этом.
8
Тоня проснулась рано. Андрей уже хлопотал у стола. Она стала одеваться и вдруг увидела, что он внимательно смотрит на нее, провожая взглядом каждое движение.
— Отвернись, а.
— Может, останешься еще на день?
— Не надо об этом.
— Не надо, значит, не буду. Давай кушать.
Они сели завтракать. Тоня смотрела, с каким удовольствием ест Андрей, и у нее самой появился аппетит. Хорошо было сидеть рядом с этим уверенным, знающим себе цену мужчиной. А если бы так вот каждое утро: без суеты, без капризов, без нытья? Такого быть не могло, но хотелось в это верить.
— Хорошо у вас здесь, спокойно.
Андрей не стал разубеждать. Он встал из-за стола и вернулся с большой эмалированной кастрюлей, поставил ее перед Тоней и вложил ей в руку массивную деревянную ложку.
— Ешь.
Кастрюля была полна до краев сочной, словно светящейся оранжевой икрой. Андрей взял Тоню за руку и зачерпнул полную ложку.
— А теперь продолжай сама.
— Икру ложкой? Не оригинально.
Довольный своей шуткой, Андрей засмеялся. Смеялась и Тоня. Уезжать не хотелось. И это заставило ее поторопиться.
— Все, Андрей, давай прощаться.
— Прощаться, так прощаться. А может?
— Нет. — И Тоня взялась за сумку.
Он указал взглядом на пепельницу, под которой лежала четвертная.
— Теперь-то уж возьми, не лишняя. Дорога впереди длинная.
— Пусть лучше останется, мне так спокойнее.
— Ну смотри. Тогда я положу ее в шкатулку с документами и буду хранить до новой встречи.
Она знала, что новой встречи не будет.
— Тось, у меня к тебе маленькое дельце, — Андрей подошел к ней совсем близко и взял за плечи. — У вас в Ленинграде хорошо со снабжением. Ты не могла бы прислать мне бандерольку-другую с этими вашими нижними тряпочками, такими, как на тебе.
Он потянулся к ее груди, но Тоня отвела его руку.
— Нет, ты не думай, что для себя. У меня никого нет. Но у нужных людей имеются жены — у инспекторов, у председателя. Да мало ли от кого зависишь. А я икорочки подошлю.
Тоня не знала, как защищаться от его слов, от их наивненькой жестокости. Оскорбить? Ударить? Лицо Андрея сделалось удивленным. Он растерянно смотрел на Тоню и силился понять, чем обидел ее.
— Зачем ты так? Ну почему вы все такие?
— Какие? — И лицо, и опущенные руки Андрея выражали полное недоумение, чуть ли не испуг, он не понимал, чем обидел ее.
— А такие…
Губы у нее свело. Навалилась тяжеленная тоска. Сил на бесполезные объяснения не осталось. Она махнула рукой и пошла. Не оглядывалась, не останавливалась, пока сумка не разогнула пальцы.
Костры на берегу уже погасли, и только возле одного, который ближе к причалу, темнела неподвижная фигура. Тоня обошла костер стороной и остановилась у дальнего костровища. Стоя на коленях, она разгребла золу и отыскала горячую головню с седыми углями на обгорелом конце. Напрягаясь до боли в ушах, она дула на нее, пока не появились синеватые язычки. Не выпуская головни из рук, она собрала обрывки газет и развела теплинку. Сначала она подкладывала в огонь недогоревшие сучья, а когда пламя окрепло, пошла собирать дрова. Поблизости всё подчистили. Пока она кружила, к костру подошел мальчик. Она бросила охапку в огонь и пошла за новой. Пламя уже поднялось в человеческий рост. Мальчик убежал к реке. До «Ракеты» оставалось полчаса, а она все бродила по берегу и собирала дрова для костра, возле которого никто не грелся.
«Ракету» увидела издалека. Расстояние скрадывало и размер, и скорость. Если бы свекровка оказалась рядом, то обязательно воскликнула бы, что судно похоже на дельфина, хотя живых дельфинов никогда не видела. «Явилась, не запылилась, — усмехнулась Тоня. — Неужели почувствовала? И почему обязательно дельфин, свиньи тоже умеют плавать. — А следом подумала: — Как бы ручки у сумки не оборвались».
В личном зачете
Я выиграл много соревнований. Не буду говорить, что потерял счет победам. Могу и вспомнить, и подсчитать. Только зачем? Крупных призов я все равно не добывал, медалями не увешан. Высшее достижение — второе место на первенстве области, на молодежном первенстве, надо уточнить.
Но в тот раз я мог быть и первым. Мог да не смог. За одни соревнования потерял два первых места: и в своем весе, легком, и в полусреднем. Конечно, сразу в двух категориях выступать нельзя. За двумя зайцами получается. Это я уж так, с досады. Мне бы и одного хватило, если бы дали выбирать. Да не каждому дозволяют выбирать.
В полусредний я перешел по тактическим соображениям Колокольникова, нашего тренера. В интересах команды. И не только. В тех же интересах мог нагнать вес и Руслан Березовский. Но его оставили в легком. Тренер разведал там слабину и хотел дать попробовать Березовскому вкус победы, для азарта, в расчете на будущее. Вроде и ушлый был мужик, и в деле своем разбирался, а не видел, что из Руслана не получится классного штангиста. Ставил на него. Так не на меня же? Я его не устраивал. Явился из деревни парнишка, подошел к штанге и выжал на второй разряд, без всякой техники, одними руками. Да откуда бы ей, технике взяться, если первый раз увидел настоящую штангу. Дома-то на самодельной упражнялся, из колес и шестеренок набранной. Что такое классическое троеборье: жим, рывок и толчок — узнал у заезжего матроса-отпускника. Колокольников посмотрел на эту флотскую выучку и зажал ладонями уши. Потом он часто так делал, зажимал уши и говорил: «Глаза бы мои на тебя не смотрели». А я был уверен, что у меня получается по-настоящему, не понимал, с чего он за голову хватается, не знал еще, что переучивать намного труднее, чем начинать с нуля. Тренер покривился, но в секции меня оставил, все-таки жал на второй разряд, для команды технологического института и это неплохо. Не в спортсмены же готовили.
А Руслан заявился хиляком с единственной целью поднакачаться. И здесь уж тренеру было раздолье.
Каждому новичку Колокольников объяснял, что тренер по штанге — это скульптор, с той лишь разницей, что один работает с мертвым камнем, а другой — с живым мясом, один обрубает лишнее, другой наращивает недостающее. А уж Руслану было что наращивать. И он старался, спешил почувствовать себя полноценным парнем. Из кожи лез. За это упорство Колокольников его и полюбил. Сам был такой. Сухонький, юркий, одетый с иголочки, он и в сорок лет косился на молоденьких девочек. Когда в конце тренировки в зале собирались гимнастки, у нас иногда совпадали дни, голос у Колокольникова повышался, он то и дело хватался за гриф и показывал, как надо выполнять рывок, с маленьким весом выходило очень чисто. У него для любой публики был в запасе подходящий номер: перед легкоатлетами он показывал, как надо прыгать с места через спинку стула, перед гимнастами мог сделать стоечку на одном брусе, а интеллигентным девочкам — почитать наизусть стихи поэта Асадова. Я даже запомнил один куплет:
