— А как же прописка, медосмотр? — спросила Милана.
— Все будет! Куда спешить?
— Я уже второй месяц жду, — вздохнула Милана.
— Еще недельку отработаю — и все сделаем! — пообещал он.
Покупка старого телевизора привела к новому скандалу в семье. Светлана с пеной у рта кричала, что их дом такими темпами будет достроен к ее пенсии, Григорий возмущался, что ему никто не помогает, свекровь визжала, что к ним не подведен газ и она вынуждена париться у плиты, свекор упрекал всех в том, что он один всех содержит, а Володя отгавкивался, мотивируя свое решение желанием жить своей жизнью. Милана тихо удалилась, и снова никто не заметил ее ухода.
Девушка пошла к Татьяне.
— А я тут собралась ужинать! — весело сказала ей соседка. — Приму фронтовые сто грамм — и спать! Составишь компанию?
— Я же тебе сказала, что не пью, — ответила Милана. — Я принесла сахар и несколько пакетиков чая.
Таня налила кипятка в чашку, поставила на стол, себе плеснула водки в чашку.
— Чего ты такая кислая? — спросила она, остограммившись.
Милана рассказала, что дома снова все ссорятся, поэтому ушла.
— Да. У них такая семейка. Казалось бы, непьющие, нормальные люди, а все с какой-то червоточинкой изнутри. Может, и был бы лад, если бы жили все по отдельности, — размышляла Татьяна. — И у Вовки могло бы быть с его бабами по-другому.
— С кем? — удивилась Милана. — С какими бабами?
— Вот дернул меня нечистый за язык! Это все водка виновата!
— Давай выкладывай, что знаешь!
— А что я знаю? Разве то, что Вовчик твой не первую тебя в дом приводит.
— И много у него было таких?
— Наверное, четверо, если не ошибаюсь. Поживут немного, за вещички — и на выход!
— Сами уходили или их выгоняли?
— Я у ног свечку не держала, — засмеялась Татьяна. — Какие нервы надо иметь, чтобы ужиться с ними! Да и сам Вовка… Он… — Она замялась.
— Говори, раз уже начала.
— Сама видела, как он бил одну свою. Я не знаю, может, она и заработала, но так дубасить кулаками и ногами… Нет, я таких мужиками не считаю. На тебя еще не подымал руки?
— Нет, у нас все нормально, но вот с пропиской почему-то тянут, — призналась Милана, — да и с регистрацией брака тоже.
— Сама делай выводы. Не спешат, потому что не знают, сколько ты у них продержишься.
— Значит, у меня испытательный срок? — сыронизировала Милана.
— Ты только своему не говори о нашем разговоре, — попросила женщина.
Милана хотела позвонить Оленьке из дома Татьяны и рассказать о том, что узнала о Володе, но передумала. Прошлое Вовчика ее не касалось, у них нормальные отношения, к тому же он спас ее, вырвав из лап отца, избавил от его громового голоса и холодного, стального взгляда. Здесь ей трудно, но нет контроля за каждым шагом. Вовчику тоже нужно привыкнуть к новой жизни, к тому, что он теперь должен нести ответственность за созданную семью.
— Как ты считаешь, у нас с Вовой семья? — спросила она Татьяну.
— Когда поженитесь, тогда будет семья, — улыбнулась соседка. — Мой тебе совет: не жди особого предложения руки и сердца, это только в кино и книжках бывает, возьми инициативу в свои руки! И не клади пальцы в рот этим акулам — откусят! А как тебе жилось там, у родителей?
— Жилось? — Голос Миланы дрогнул. — Я даже не знаю, как выдержала такую жизнь!
В душе у Миланы скопились хандра, неуют и какой-то внутренний дискомфорт. Она перестала себя сдерживать, облегчив душу потоком слез, взяла соседку за руку и, глядя ей в глаза, с волнением заговорила:
— Я никогда не чувствовала ласки матери, а знаешь, как мне в детстве хотелось прижаться к ней, поцеловать ее в щеку, ощутить себя защищенной и любимой! Она не утирала мне слезы, когда я плакала, всегда напоминала, что я уже взрослая и должна быть сильной. А я хотела быть ребенком! Слабым, желанным, самым лучшим! Мне хотелось, чтобы мама целовала ушибленное место и дула на разбитую коленку. Разве многого я желала? Мать хотела воспитать меня сильной, а я слабая! Я безвольная и осознаю это. Меня хотели насильно выдать замуж — и выдали бы! А знаешь почему? Потому что я — слизняк, я — медуза! И если бы он не вырвал меня оттуда… Я не знаю, что бы со мной было!
Татьяна села рядом и обняла ее за плечи. Милана выплакалась у нее на груди. Она не видела, что Татьяна тоже плакала, тихо и беззвучно, — так плачет изболевшаяся душа.
— Танечка, скажи, как мне стать сильной? Я не хочу быть удобными для всех тапочками, но и ссориться не умею, — всхлипнув, сказала Милана.
— Начни с малого. Сегодня же спроси Володю, когда они тебя пропишут. Настойчиво спроси, — посоветовала Татьяна.
— Ты права, — согласилась Милана, — я так и сделаю.
— И напомни о женитьбе. Он ведь обещал?
— Да. Когда мы будем расписываться, я возьму тебя дружкой, — пообещала Милана.
— Они не разрешат, — грустно произнесла Татьяна.
— Я не буду их спрашивать, это моя свадьба и мой выбор. А еще… Если у нас будет ребенок, возьму тебя крестной мамой.
— Ты… Ты не обманешь? Это не шутка? — дрожа от волнения спросила Татьяна.
— Нет, не обману. Мало того, если будет мальчик, то с твоего позволения назову его Богданчиком.
— Богданчиком? — У Татьяны снова закапали слезы. — Неужели мне это не снится?
— Все наяву! Ты только завязывай с выпивкой, — попросила Милана. — Я понимаю, что сразу бросить невозможно, но хотя бы уменьшай постепенно дозу. Договорились?
Милана не забыла, что у них с Ольгой был уговор стать старшей свидетельницей у той, кто первой будет выходить замуж, но теперь было понятно, что такое не случится: к Оле она поехать не сможет, да и сама не хотела, чтобы подруга приезжала сюда. Здесь у нее не было друзей, а Татьяна была хорошей женщиной, рядом с которой в трудную минуту не оказалось того, кто смог бы ее поддержать, подставить свое плечо.
Вечером Володя, установив телевизор на столике, улегся его смотреть. Его покупка закрыла пол-окна, и в комнате стало еще меньше света. Милана легла рядом, обвила его шею руками.
— Классно показывает? — весело спросил Володя.
— Нормально.
Милана улеглась поудобнее, положив голову ему на грудь.
— Вовчик, когда вы меня пропишете? Столько времени уже прошло, как…
— Вот! Смотри! Классный удар! — Володя дернулся, указывая на экран телевизора, где шел футбольный матч.
— Мне нужна прописка, — настойчиво повторила Милана.
— Да будет тебе прописка! Я же сказал! — отмахнулся он.
— Когда?
