— Без тебя начнут, — предупредила ее Алька, раскрывая сумку, чтобы положить туда заколку. Рука дернулась, сумка выскользнула на пол, теряя свое содержимое.
— Не начнут. — Ирка хладнокровно дождалась, пока Алька, ползая по полу, собрала свои вещи, натянула куртку и вышла, кивнув на прощание. Потом быстро проверила строй скрипки, подошла к зеркалу, мельком взглянула в него, привычно задвинула ногой под стул валявшуюся на полу бумажку и зашагала к выходу, но, не дойдя, остановилась, вернулась, подняла сложенный вдвое листок. «Следующий раз будет последним». Она задумчиво повертела записку в руках. Бумага все еще хранила слабый, но настойчивый аромат.
Ирка хорошо знала этот запах — это был запах туалетной воды Виктора Глотова.
35
Аля стояла на главной лестнице Большого зала. Вокруг было пустынно и тихо. Внизу на стульчике читала книгу суровая седая билетерша. Сухаревская велела Альке идти домой, но ей туда не хотелось. Сверху до нее доносились слабые звуки Генделя, и она спустилась в холл, чтобы не слышать их. Напиться, что ли? Пожалуй, это единственное, что можно сделать, находясь в Алькином положении. Жаль, она хорошо переносит выпивку, и так надраться, чтобы обо всем забыть, ей будет нелегко. А забыть необходимо.
Алька медленно подошла к буфетной стойке. Буфетчица отвлеклась от пересчета денег и вопросительно вскинула брови.
— Что вы хотели?
— Ничего.
Алька села за столик, спиной к приветливой буфетчице, положила снятый футляр рядом, на стул, прикрыла глаза.
— Эй, спишь, что ли?
Она обернулась на голос, бывший хриплым, грубым, но смутно знакомым.
— Не спишь. Это хорошо. — Рядом с ее столиком стоял, слегка покачиваясь, среднего роста, худой, обросший мужик. Лицо его Алька явно откуда-то знала, но откуда, припомнить не могла.
— А ты из оркестра. — Мужик улыбнулся, обнажив редкие, темные зубы, и уселся рядом. — Чего смотришь, не признала?
Алька покачала головой и тут же поняла, кто перед ней. Это был рабочий сцены, прикомандированный к Дому культуры, но всегда выезжавший с оркестром на концерты. В его обязанность входило расставить и собрать пульты и стулья, помогать перетаскивать арфу и контрабасы и просто быть на подхвате. Имени его Алька не помнила.
— Ну так-то лучше, — сказал мужик, видя в Алькиных глазах осмысленность. — Чего здесь сидишь, когда ваши все на сцене?
— Болею, — вяло проговорила Алька.
— Болеть — дело плохое, — посочувствовал мужик и встал.
Алька снова зажмурилась. На столе что-то звякнуло.
— Выпьешь со мной? — Мужик, не дожидаясь Алькиного согласия, уже разливал поллитровку по стаканам. — Самое милое дело по болезни. У тебя что болит-то?
— Душа, — уронила Алька.
— Тогда тем более, — нисколько не удивился мужик, пододвигая к ней наполненный до краев стакан. — Ну за что пьем?
— Не знаю. — Алька взяла стакан в руку. Он был приятно прохладным.
— Давай за Пал Тимофеича, царствие ему небесное. За упокой не чокаются, — предупредил мужик и залпом опрокинул стакан. Алька сделала короткий вдох и последовала его примеру. Перехватило горло, на глазах выступили слезы, но через несколько секунд по телу прошло блаженное тепло.
— На вот закуси. — Мужик вынул из кармана шоколадку, отломил кусок, протянул Альке. Та послушно сунула его в рот. Мужик снова наполнил стаканы.
— Хороший человек был Паша, — прочувствованно произнес он. — Не скучаешь за ним?
— Скучаю, — согласилась Алька и так же, залпом, осушила второй стакан.
— Хорошо пьешь, молодец, — похвалил ее собутыльник. — И я скучаю. Простой был, без гонору. Сидели мы с ним часто, вот как сейчас с тобой, чин чинарем, говорили обо всем… Еще налить?
Алька подставила стакан. Рабочий разлил остатки водки, с сожалением взглянул на пустую бутылку.
— Жизнь у него непростая была. — Он помахал пальцем перед Алькиным носом. — Тяжелая, говорю тебе, жизнь. Врагу не пожелаешь! А он все терпел! Такой человек был стойкий, значит. — Его лицо приблизилось к Алькиному, он перешел на громкий полушепот, запинаясь и пьяно растягивая слова: — Т-такое расскажу, н-не поверишь!.. Давай еще по маленькой?
— Давай, — лихо махнула рукой Алька.
— Тогда за твой счет, — развел руками мужик. — У меня з-затруднения, не обессудь.
Алька порылась в сумке, достала кошелек, вынула полтинник и отдала собутыльнику.
— Я м-мигом. — Тот нетвердой походкой направился к буфету.
Женщина, очевидно хорошо знавшая его, покачала укоризненно головой:
— Гриша, пора тебе остановиться. Помнишь, в прошлый раз какие неприятности были?
— Все путем! — Мужик выставил вперед ладонь. — В-видишь, мы Пал Тимыча поминаем. Она, между прочим, не п-просто так, а с-скрипачка! Я в этом деле много п-понимаю, не хуже с-самого дирижера!
Буфетчица строго взглянула на Альку и протянула мужику бутылку:
— Смотри, Гриш, это последняя.
— Учту, — пробормотал Гриша и вернулся за столик.
Они выпили еще пару стаканов. Альке стало совсем хорошо, тепло, язык ее отяжелел и ворочался с усилием, из рук ушла дрожь, но зато они, казалось, налились свинцом и с трудом поднимались. Концерт, Сухаревская, Васька — все уплыло, растворилось, превратилось в бесцветные, лишенные объема картинки, которые перестали тревожить Алькино воображение. И только одна тоскливая мысль о Валерке, о том, что она не нужна ему, настойчиво, острой иглой сидела в мозгу, не исчезая, а с каждым стаканом становясь все более отчетливой.
Гриша бормотал что-то неразборчивое, и Алька, остатками разума, встревожилась, что они сидят здесь, по-видимому, давно и скоро кончится второе отделение.
— Я пойду, — сказала она и встала.
— Счастливо оставаться, — помахал рукой мужик.
Алька сделала шаг, и тотчас пол под ней накренился, как доска на детских качелях, когда кто-то садится с противоположной стороны. Она поспешно уцепилась за столешницу. Вокруг все качалось и кружилось, точно она ехала по скользкому льду. Алька стояла, уцепившись за край стола, не решаясь больше пошевелиться.
— Э-э, да ты, девка, пьяная! — засмеялся мужик. — Не доедешь до дому. Пойдем ко мне, что ли, пересидишь с часок.
— Пошли. — Алька с опаской покосилась наверх, откуда вот-вот должны были появиться оркестранты.
Рабочий вылез из-за стола и, подхватив Альку под руку, неожиданно ловко потащил ее в подсобку.
— Отдыхай. — Он повел головой на стоявший в крошечной каморке низенький диванчик. Вокруг были бесконечные полки с нотами, в углу притулился пыльный чехол от контрабаса, на полу валялись ломаные смычки без волоса.
