Ролан кричит на кого-то. Кричит так, что, кажется, барабанные перепонки не выдержат — лопнут. Потом поворачивается к нам, подмигивает и тихо говорит: «Ну, как я им дал?» Этому я так и не научилась. Кричать-то могу, а чтобы при этом еще и подмигивать — не получается.
Вторая встреча. Сочи. Кажется, 1972 год. Ролан снимается в картине «Большая перемена».
Я была по делам в Киеве. И вдруг звонок из Сочи — Ролан: «Приезжай. Очень прошу».
Помчалась. На вокзале — Ролан с охапкой цветов.
Это был праздник. Праздник с высоким градусом. Поэтому все события я помню туманно.
* * *
Я тебя открываю под занавес…
В нашем зале дежурит Тоска.
В правой ложе засела Заданность.
В левой — Истина в синяках.
Между кресел в обнимку с Творчеством,
Наступая, брюзжа, браня,
Бродит полное Одиночество,
Смотрит пристально на меня.
Гаснет свет. Поднимается занавес.
Снег ложится на пьяный карниз…
Ты сегодня ИГРАЕШЬ заново.
Ты играешь — я падаю вниз…
Ролан… Роман…
Я этого не хотела. Но чем сильнее не хотела, тем больше Ролан вплетался в мою жизнь.
* * *
Не судьба, Ролаша, видно — не судьба.
На поруках прилетели два горба.
Как один мне шепчет зло и горячо:
— Сплюнь, зараза, через левое плечо!
А другой твердит, осклабясь и жуя:
— Не заплачешь — не получишь ни…
* * *
Плюхнулись звезды в бокал.
Звезды прокурены в стельку.
Осатаневшею стервой
Музыка хлещет бока.
Эх, каблуки в дребадан!
Ах, и в чечетку по звездам…
Поздно мне? Нате! Не поздно…
Если немножко поддам.
Ты у меня на виске,
Я у тебя на ладони…
Тонем мы… Кажется, тонем…
…Стоп! Съемка окончена. Все свободны.
…Лето 1973 года.
Стажировка на картине Ролана «Автомобиль, скрипка и собака Клякса». Еду в Ереван: искать мальчика. На главную роль. Расклеиваю объявления по городу. И каждый вечер в 19.00 возле гостиницы «Ереван» стою в ожидании мальчика.
Торчать возле гостиницы молодой женщине с неереванским лицом — большего наказания не придумаешь.
Стою, скрестив руки.
— Э, что так стоишь? Муж умер?
Руки по швам.
— Что так стоишь? Муж бросил?
Руки за спину.
— Что так стоишь? Не любит никто?
Руки вразброс.
— Что так стоишь? Мужчину ищешь?
Возвращаюсь в гостиницу. Вдогонку — восторженное: «Ца-ца-ца!»
Про это «ца-ца-ца» рассказываю потом Зиновию Гердту. Он тут же парирует:
— Едешь в Ереван — надевай другую ж…
Зиновий Гердт Ролану (у Ролана новый шикарный галстук, только очень длинный):
— Рол очка, твой галстук достиг половой зрелости…
Дружба с Роланом открыла для меня умение ценить в человеке прежде всего талант, личность; заряжаться на творчество на 24 часа в сутки; воспитывать в себе доверие к собственному мироощущению.
И еще эта дружба подарила мне знакомство с замечательными людьми — Зиновием Гердтом, Михаилом Козаковым, Михаилом Жванецким…
Однажды мы с Роланом чуть не сделали вместе кино… Мне нравилась книжка удивительно талантливого писателя Юрия Коваля «Приключения Васи Куролесова». Я решила посоветоваться с Роланом, не сделать ли мне по этой повести дипломный фильм. Ролан прочитал и сказал: «Зачем тратить столько добра на короткометражку?! Давай снимем нормальный фильм. Вместе!»
Я отдала ему материалы. Он написал сценарий и сказал: «Я буду это сам снимать». К сожалению, и сам не снял. И это — тоже Ролан…
Так и не вышло ничего из нашего режиссерского единения. Зато позже Ролан снялся в моем фильме «Искренне Ваш», чем я искренне горжусь. И Лена Санаева, которую после многих попыток обрел Ролан на всю оставшуюся жизнь, замечательно сыграла там же почти бессловесный эпизод…
А так…
Меня часто заносило не в свою жизнь… А может, мне только казалось, что не в свою… Раз заносило, значит, сопротивление бессмысленно и надо извлекать пользу…
У сокурницы Соны брата посадили в кутузку в городе Коммунарске (на Украине) за торговлю крышками для консервирования (вот времена были! — за крышки!).
Сона просит меня что-то придумать — надо лететь в Коммунарск, надо войти в доверие прокурору и милиции, надо вытаскивать брата. При этом мне надо бросать все свои дела. Отменить давно обещанную поездку к дочке. И я бросаю. И отменяю. И лечу.
Я притворяюсь корреспондентом Киевского телевидения (благо, там когда-то уже работала и договорилась с ними устно о возможности такого репортажа), делаю сценарий передачи о Коммунарском металлургическом комбинате; честно вникая во все заботы рабочих, изучаю деятельность правоохранительных органов.
Начальник милиции Кошкин (у него в кабинете на самом видном месте лежит Книга Добрых Дел) доверительно рассказывает, как он разжимал пальцы секретаря райкома партии для снятия отпечатков, когда того арестовали за какие-то поблажки местным футболистам.
Прокурор по фамилии Якубович, пытаясь ухаживать за столичными дамочками, устраивает нам загородный пикник на капоте «Волги», где черная икра соседствует с конфетами «Планета», яйцами «в мешочек», сметаной, дорогущим коньяком и вареной колбасой.
Тактика у нас такая: я задружаюсь с этими правоохранительными органами, а Сона с сестрами, которые тоже приехали на вызволение брата, мои «стремления крепит». Операция проведена блестяще. Все представители органов — в кармане. Брат освобожден из тюрьмы. Прокурор освобожден от должности. Я получаю в награду соленый рыбец.
Кому на «ры»,
Кому на «скы»,
Кому на «мягкий знак»…
А я лечу в Ком-му-на-рск.
Зачем лечу? А так!
Во мне сидит
Один большой
Таинственный мудак.
Вы спросите, как он вошел?
Зачем вошел? А так!
И он меня на бой зовет,
На поприще атак,
На гульбище чужих забот.
Зачем зовет? А так!
А прошлое висит слезой,
И будущее — мрак.
Живу одна. Живу с Лихвой.
Зачем живу? А так!
Потом меня еще не раз будет заносить не в свою жизнь… Но как это ни парадоксально, запоминаются из всей проносящейся жизни именно вот эти «заносы».
