Я стала расспрашивать Брагинского об авторе этой «Шайки». И узнала о скульпторе Асте Бржезицкой. Эмиль сказал:
— Я вас познакомлю — и вы немедленно в нее влюбитесь.
Все так и произошло. Мне тут же захотелось снять о ней кино. Документальное. Кира Прошутинская (АТВ) дала мне съемочную группу. Ирена Лесневская (РЕН ТВ) помогла с монтажом.
Получился фильм «Фарфоровая затея». Он несколько раз шел по телевидению. Те, кто его видел, говорили добрые слова. Но это не моя заслуга. Гуля (так домашние и друзья называют мою — теперь уже девяностолетнюю — героиню) — удивительный человек: добрый, интеллигентный, красивый. У нее замечательное чувство юмора и великолепный русский язык.
Вот несколько ее историй.
* * *
В 19-м году отец привез меня в Крым, оставил у матери и уехал.
В этот момент в Крыму собралось огромное количество изысканной русской интеллигенции, которая решала для себя вопрос: быть или не быть, остаться или уехать… Всех лихорадило. Но мама мне сказала: «К тебе это никакого отношения не имеет. Едут люди или не едут — расти малограмотными нельзя». И поэтому я и дочери адвоката Овчинникова занимались французским, немецким, балетом, рисованием…
Нас загружали всем, чем можно было загрузить детей, чтоб они не просили есть. Голодно было жутко! Мы все писали стихи, ходили на рисование в Мисхор к преподавателю Хотимцевой… Она была приятельницей Чехова… А в это время стреляли красные в белых, белые в зеленых… Но все привыкли. Никто не пугался. Вечерами все ходили к даче толстой Нюры слушать у калитки музыку. Там в это время жил пианист. Мне почему-то казалось, что это был Рахманинов… Но однажды мы пришли туда, а за калиткой в открытом окне развевалась тюлевая штора. И все.
Дворник сказал: «Уехал, уехал он, навсегда…» Вот эта тюлевая штора, влетающая в пустую комнату, как признак какой-то опустошенности, гибельности — влетела и в мою щемящую детскую душу… навсегда.
* * *
Валерий Павлович Чкалов был замечательный человек… Однажды наши журналисты пристали к нему с вопросом:
— Почему вы стояли потупившись, когда первая красавица Америки надевала на вас венок победителя?
— А я на ножки ее смотрел, — честно признался Чкалов.
Он никак не почувствовал того, что стал «величайшим и крупнейшим». Он по-прежнему любил Чайковского, преклонялся перед настоящей живописью, и хотя с него писали портреты и лепили скульптуры — ему это было как-то мимо.
Валерий Павлович помог мне поступить в институт. (Он знал меня по отчиму, скульптору Менделевичу, которому как-то позировал, а я была на подхвате.)
Я опоздала на все экзамены… Чкалов, а он в это время был человеком номер один — на всю страну, позвонил Грабарю и сказал: тут одна очень способная молодая скульпторша опоздала — примите ее хоть на каких-нибудь условиях, а я вам буду век обязан. Грабарь тут же решил, что я чкаловская любовница. Когда я на следующее утро к нему пришла, он оглядел меня со всех сторон и, убедившись, что у Валерия Павловича неплохой вкус, тут же зачислил меня в студентки с испытательным сроком. Уж как я выкладывалась, чтоб не подвести своего благодетеля…
* * *
В одной из зарубежных поездок (дело было в советские времена) группу наших художников сопровождал аккуратно стриженный светловолосый молодой человек с всегда безукоризненно чистыми ногтями и отсутствующим выражением серых глаз. Нам его представили как искусствоведа. На нем был строгий черный костюм, который сделал бы честь любым похоронам…
Поначалу он бдил неусыпно и неустанно. А когда понял, что я уж точно никуда сбегать не собираюсь, расслабился, проникся ко мне доверием и осторожно попросил:
— Подскажи мне несколько простых искусствоведческих фраз, чтоб я мог хоть как-то соответствовать профессии….
Я посоветовала:
— Подойди к скульптуре, прищурься и скажи: «Смотрится!» Потом отойди на несколько шагов, склони голову набок и скажи: «Вяжется!» Потом обойди и скажи: «Компонуется!» Смотрится — вяжется — компонуется! Запомнил?
Он так хорошо запомнил, что потом ездил уже на другие выставки в другие страны абсолютным искусствоведом. Но все равно в штатском.
Таких и других не менее остроумных и интересных историй у Гули множество — хватило бы жизни, я опубликовала бы их все. Они стоят того.
Честь имею, а денег снова нет…
Сняв «Фарфоровую затею», я почувствовала вкус к документальному кино. Родилась идея сделать цикл портретов под названием «Имею честь представить» — о ярких личностях, жизнь которых знаменует собою связь веков Девятнадцатого и Двадцать первого. Тогда их было еще много.
Так я попала к Никите Богословскому.
(К этому моменту у меня уже была своя приличная цифровая видеокамера «Сони». Мне подарил ее Эдик Саркисян, мой коллега по «Детектив-клубу» — «из уважения к твоим фильмам»…)
Фильм прошел по ТВ-6 в день рождения Никиты Владимировича. Бесплатно.
Конечно, вместить одного Богословского даже в два фильма невозможно — композитор, поэт, писатель, рассказчик, самый известный сочинитель розыгрышей, острослов, ценящий людей, «которые мыслят иронически и правильно говорят по-русски», а также Кавалер с большой буквы — все это Никита…
Ухоженный, изысканно одетый, лощеный, всегда вкусно пахнущий Господин. В ту пору, когда все вокруг были товарищами, Никита уже был Господин, и никак иначе.
«Блистательный дамский угодник в самом высоком смысле этого слова. Любитель и ценитель женской красоты и женских структур», — так сказал о нем Аркадий Арканов.
«Если за мной ухаживали дамы — я охотно шел им навстречу», — сказал о себе Никита Владимирович.
Однажды он «пошел навстречу» ленинградскому композитору, очаровательной женщине, которая моложе его на сорок лет — Алле Сивашовой. (У нее много известных песен и романсов. Мне очень нравится «Натали» и, конечно же, песня «Улыбнись, Россия!», которую она вместе с Никитой Владимировичем и поэтом Борисом Дубровиным подарила нашему фестивалю комедии.) Алла стала его женой, другом, любимой женщиной. И ссорятся они, по признанию Аллы и Никиты Владимировича, как молодые. А потом Богословский с мольбой о прощении пишет стихи о своей любви…
…Эти годы я прожил, как будто в раю,
Опираясь на нежную руку твою….
Я старик, но тебя я люблю всей душой,
Иногда обижая от дури большой.
………………………………………..
Виноват пред тобой я, наверно, всегда,
Что испортил твои золотые года.
Да простит меня Бог, и ты тоже прости,
Что скрестились неровные наши пути…
………………………………………………
Мне не жалости нужно, мне нужно любви.
И коль сможешь, ты снова меня позови.
И чтоб горькую боль от меня отвести,
Если сможешь — прости. Если хочешь — прости.
Твой навеки — Никита
Когда слышишь такие признания в Любви, невольно сверяешь свою жизнь с той, что рядом…
