Лариса Удовиченко сыграла небольшую роль — жену героя. Это наша единственная совместная законченная киноработа, если не считать музыкального эксперимента «А вот и я!». Но эта актриса многое может, и, думаю, главные ее роли еще впереди, хотя мне очень нравятся ее работы у Леонида Филатова и Петра Тодоровского.
Кошка, которая гуляет сама по себе, — это про нее. В ней такой изгиб, напускная наивность, обвораживающее жеманство…
Я видела, как мужчины тают рядом с ней.
Художником на картине была Ирина Шретер. Старая школа. Внучка художника Нестерова. Она жила на Сивцевом Вражке в доме с красивой витой лестницей. На стенах висели картины деда. Она была очень естественна во всех поступках, что, как мне кажется, есть глубинное проявление внутренней культуры и высочайшей интеллигентности. Ирина Николаевна искренне и самоотверженно относилась к работе.
Привел ее на картину оператор Сева Симаков. Я поначалу притихла — она мне показалась «бабушкой на чайник». Потом я устыдилась своих первых ощущений. Работала она спокойно, профессионально и за десятерых молодцов.
Когда проходит время и картина начинает жить самостоятельно, из памяти уходит все, что вызывало горечь и раздражение. Остается благодарность. Я с удивлением наткнулась недавно на записные книжки того времени.
…Директор забрал с площадки машину и уехал по своей «нужде».
Начали снимать объект «Ресторан» — все не подготовлено.
Нужны карточки-визитки на пиджаки «научных» мужей — их нет. Даю Олегу Киселеву деньги — привезти хотя бы десять одинаковых наукообразных значков. Он привозит значки-«кораблики». Цепляю их на лацканы пиджаков участникам съемки вверх дном — получается нечто непонятно-загадочное.
На столах нет воды.
Приборы грязные.
Нет костюмов для певиц.
Редактор не утверждает тексты песен, а эпизоды под фонограмму уже сняты.
Кто-то отпустил актера — не можем снимать.
Кресла и диваны очень драные. Прикрыть нечем — только спинами массовки.
Автор уехал отдыхать в Пицунду.
Директор снова забрал машину с площадки по своим большим и малым надобностям.
Массовка съела все яблоки.
Купила Соломину шляпу за свои 11 рублей.
Осветители пьяные на площадке.
У актрисы под носом болячка.
Идет дождь. Плохо. Потом солнце никак не зайдет. Снова плохо. Сняли!
Макет сделали в четыре раза больше, чем я просила.
Ролан сорвался. Лечится в Ленинграде.
Посмотрела материал Поликлиники. Что на глаз казалось смешным — увы…
Чугунная решетка упала на Соломина. Еще бы чуть… Я же просила починить ее!..
Виталий разошелся… импровизирует. Утром я ему «повменяла», что от него с экрана — никаких флюидов… Вот он их поднакопил и выдал…
Оператор ударил правую ногу… Ну что ж, будет снимать одной левой…
Смотрела «Кинопанораму». Рязанов цитировал Мандельштама. Счастливый… Читает… У него есть время читать. Суп, чистая рубашка, кран, гвоздь его не отвлекают. Мне нужна своя «жена», чтоб оставалось время на Мандельштама…
А потом еще одна фраза:
Очень устала… Но надо «шевелить органикой»…
Вифлеемская и другие звезды
Нужно было снять эпизод, где на экскурсию в обсерваторию приходят священники.
Можно было приклеить бороды, нарядить статистов в рясы, и — вперед. Но врать не хотелось. Аня Москвина, второй режиссер, пугала — нельзя вообще снимать такой эпизод… Это богохульство.
Я набралась нахальства и позвонила в Патриархию.
— У меня такой эпизод в сценарии. Это не противоречит?
— Нет.
— Значит, можно?.
— Можно.
— А дадите?
— Дадим.
Пришли пять священников. Красивые. Умные. Образованные.
Один окончил духовную академию, другой — завотделом проповедей в епархиальном журнале, третий — бывший капитан дальнего плаванья, четвертый — бывший инженер, отец шестерых детей, и еще один с фотоаппаратом. Шутят и отвечают на шутку
— Вы все такие красивые! Мои девушки отпали.
— Раньше надо было отпадать. Теперь поздно.
— Почему?
— Мы все женаты. А развод нам запрещен.
Мы думали, они денег за съемку не возьмут, но все же выбили им ставку для эпизодников, на всякий случай, поприличнее — аж 12 рублей на человека. Взяли. И даже больше взяли бы — если б мы им дали…
Но зато мы их не пользовали как обычных артистов, а организовали по-честному экскурсию. Я попросила настоящего сотрудника обсерватории рассказывать о настоящих звездах. Тот испугался:
— Но это же не по Библии.
— Не волнуйтесь. Участи Джордано Бруно вы избежите. Рассказывайте все как есть.
Священникам очень понравилось. Задавали много вопросов. Вели себя очень естественно в кадре — им было интересно.
В монтажной
Картина монтировалась тяжело. Было несколько финалов, несколько вариантов «генеральной линии» героя, было много опустошающих худсоветов, перечеркивающих предложения и оценки друг друга…
Худсоветы — советы худеющим.
Я же форму свою берегу.
И мечтать я, и жить, и надеяться
По советам чужим не могу…
Однажды в загородной электричке — я сбежала на природу, в лес, в тишину — встретила одну умную кинокритикеКсу. И решила — вот может выйти достойное применение: пришить ее ум к моему делу… И устроила ей просмотр материала, ожидая Большого Полезного Совета.
Она посмотрела… Потом, забросив ногу за ногу, плела нечто о сорокалетних, которые хотят себя проверить, а попадают в руки девочек, а это и есть жизнь… Она как бы писала статью о картине, которой еще нет. И ничего по делу… Делать кино и писать о нем — разные-разные вещи…
Без понтов
На этой картине впервые встретилась в работе с каскадером Сережей Воробьевым. Потом мы с ним очень много работали, и я буду еще о нем рассказывать в связи с другими картинами. Профессионал. Придумщик. С прекрасным чувством юмора. С синими горящими талантливыми глазами.
Пришел и сказал:
— Мне нужно вот это и это.
Принесли. Он взял и попал под машину — такой был трюк. Быстро, точно. И без понтов.
Бывают такие каскадерские понты. Начинают рассказывать долгую историю, как и что они будут делать и как это сложно. И сколько коробок надо принести, и какие маты стелить, и сколько это будет стоить…
Знаю, что сложно. Знаю, что опасно. Но вы сами выбрали себе эту профессию.
