— У него слишком умные глаза, и он на второй минуте узнал бы, кто убийца. А Суриковой нужно было снять две серии. Поэтому она выбрала меня.
На самом деле это произошло не сразу. И, конечно, не поэтому…
Поиски инспектора затягивались. Оператор Миша Агранович как-то предложил:
— Попробуй Леню Куравлева.
(Агранович в то время был женат на Лидии Николаевне Федосеевой-Шукшиной, а Лидия Николаевна еще при жизни Василия Макаровича Шукшина очень дружила с Леней и его семьей.)
Мне нравился Куравлев. И у нас за плечами уже была «Суета сует». Но Леня казался мне слишком мягким и добрым для сурового Грандена.
Я задумалась. Но ненадолго.
Когда мы наклеили Лене «моржовые» усы и замотали шею шарфом, он стал трогательным, грубоватым и смешным. И я поняла — это ОН.
Недавно у Лени Куравлева был юбилей.
Наши газеты любят заполнять свои полосы разного рода восклицаниями по этим случаям. Позвонили мне. Я сидела, придумывала, перепридумывала, старалась. Получилось примерно так:
Две с половиной картины — это как две с половиной жизни, два с половиной романа, две с половиной любви… Ты и похож и не похож на своих героев… Похож искренностью, порядочностью, верностью себе. Не похож — ты в жизни намного тоньше, глубже, интеллигентней.
Я люблю тебя и за то, что похож, и за то, что совсем другой. Я люблю тебя также за твою жену Нину и за твоих детей Катю и Васю. Спасибо тебе еще за те дали, которые, даст Бог, нам удастся увидеть вместе…
Потом попросили рассказать еще про какие-нибудь смешные обстоятельства нашей совместной работы… Вот тут я расслабилась… Не почувствовала подвоха… Рассказала про шампанское на «Суете сует», еще про какие-то мелочи…
В результате все, что я придумала, все нормальные слова — выбросили… Осталось одно «шампанское»… Хорошо, что у меня сохранился черновик. Звоню Лене, извиняюсь… и понимаю, что делаю это очень вовремя… Он уже собрался на меня обидеться.
Кто-то из сомневающихся на худсовете, где утверждали актеров, вопрошал неодобрительно: «Чиаурели? Куравлев? — что у них общего?! Разные национальности, разные школы…»
А оказалось, что у них очень даже общее прошлое и очень даже общая школа — ВГИК. Они учились у одного мастера на одном курсе. Софико и Леня обрадовались этой встрече: «А помнишь, как ты на втором курсе?.. А помнишь, как ты на экзамене?..» Им было что вспомнить…
История их давней симпатии преломлялась в картине совершенно по-новому… И это «работало» на фильм. Потому что одно дело, когда актеры изображают давние теплые чувства, с трудом вспоминая, как друг друга зовут, и совсем иное, когда они и вправду друзья, которые когда-то в туманной юности были хоть чуть-чуть неравнодушны друг к другу…
Мой сочинский поклонник Володя Бутылочное горлышко как-то позвонил мне ранним утром первого января:
— Линишна, с Новым годом!
— А?! Кто это? Да… Спасибо…
— Линишна, а мне тут сказали, что Куравлев с этой… Алисой (так звали героиню Софико) поженились после фильма. Правда, что ль?
— Нет.
— Жалко. Я б женился… А она замужем?.. Ну ладно, с Женским днем вас! То есть годом…
Пальма первенства
У меня была замечательная группа. Начиная от бригадира осветителей Жени Шелестова и заканчивая художником по костюмам Ганной Ганевской: ни одного случайного человека, ни одного, кто бы просто отбывал на съемочной площадке. Наверно, потому и картина сложилась…
Миша Карташов, замечательный художник, боролся до хрипоты за каждый гвоздь, за каждую раскладку. Офис парижской нотариальной конторы. Стиль модерн. С Мишей пытались вступить в схватку за экономию:
— Вы что, бывали во Франции? В нотариальных конторах?!
Тут вступал Агранович:
— Пушкин тоже в Мадриде не был. А «Дон Жуана» написал.
Для идеальной декорации Карташову не хватало только пальмы.
За день до съемки он подбежал ко мне, красный, расстроенный, взнервленный:
— Вы только посмотрите, какую пальму они привезли! Это же не пальма, а чахоточный веник!
Пальма и вправду была изможденной и тощей. Ее было жалко. А главное, было жалко Мишу.
Я взяла машину и рванула в магазин цветов на Арбате. Там больших пальм не было. Но мне дали адрес женщины, которая их продавала. Помчалась к ней, из двух пальм выбрала лучшую, заплатила свои деньги — и к тому моменту, как Миша пришел в очередной раз в декорацию, чтоб сказать все, что он думает об обеспечении съемок и уйти с картины, красавица-пальма уже стояла на месте…
А сколько сил, энергии и хитрости применили мы, чтоб выудить у имеющихся в Москве французских фирм разный канцелярско-офисный инвентарь — от папок до телефона, от бюста Наполеона до вина «Божоле». Ведь тогда в магазинах всего этого не было! А если бы и было, то денег на все эти покупки все равно бы не оказалось… Надо было «укладываться в смету».
Мой плановый многострадальный отдел —
Отдел и тревог, и открытий!
Простите, что вас отрываю от дел —
Вы в смету меня УЛОЖИТЕ!
Урежьте натуру, убавьте пейзаж
И выбросьте массу событий —
Таежную чащу и солнечный пляж —
Но в смету меня УЛОЖИТЕ!
Не надо мне ИНФРА, долой КМБ,
А НДП пусть на заборе
Напишут товарищи! В сложной борьбе
Я пала, со сметою споря.
Я в смету УЛОЖЕНА — буду лежать.
Ни вздоха, ни крика, ни стона…
А внутренний голос мой будет снимать
Кино — по суровым законам
(телевизионных нормативов)…
Картину мы сняли за полтора месяца. Это была невиданная скорость. Тогда никуда не торопились. Аккуратно выполняли план. Перевыполнять его было зачастую не очень разумно.
Фильм не подвергся озвучанию. Там остался настоящий звук со съемочной площадки, записанный Володей Мазуровым. Миша Агранович прятался с камерой в огромной шубе: чтобы не было лишнего шума. Изредка вылезал оттуда, вспотевший:
— Горячая пора! Очей очарованье…
Я вообще мечтаю все фильмы снимать без озвучания, с родным звуком. При озвучании очень часто пропадает какая-то малость — и реплика становится не такой удачной, интонация бледнеет. Для комедии это особенно важно.
Но одно дело в выстроенном на студии павильоне, в практически тепличных условиях и другое — как сегодня в моем сериале — в интерьерах с закрытыми в тридцатиградусную жару окнами, с огромными монологами, которые не поддаются заучиванию, с несовершенной звукозаписывающей техникой… — убийственно… и тем не менее…
Саша, Леня и котенок
