Но «посетить Кавказ Николай Михайлович мог сейчас же непосредственно после убийства Распутина», – считает Мельгунов
[438].
Вырисовывается фигура главного заговорщика и опытного конспиратора Бимбо. Он берет на себя ответственную миссию связать представленные в Петрограде кланы Владимировичей, Константиновичей и Михайловичей с находящимися в Тифлисе Николаевичами. Ведь Николай Николаевич должен стать регентом. Без него никак. Правда, с Бимбо, который едет его уговаривать, они в многолетней ссоре. Впрочем, Владимировичей Николаша тоже не жаловал, так что посылать больше некого. Не Гавриила же – он слишком молод, с ним бывший генералиссимус и разговаривать не станет.
Поездка в Тифлис – столь ответственная миссия, что Николая Михайловича на время выводят из игры. Он не участвует ни в каких великокняжеских совещаниях, чтобы не вызвать подозрения. А для верности еще и мистифицирует вдовствующую императрицу. «К сожалению, царит полное смятение, – пишет он Марии Федоровне 24 декабря. – Не только среди министров, но и среди великих князей. Имели место семейные собрания вместе с М[арией П[авловной] (какой позор!)… Разумеется, я не принимал участия в этих собраниях, но добрый Сандро… будет участвовать в этих беседах, на которых не будет сказано ничего, кроме глупостей… Я бы еще понял, если бы устроили собрания во главе с Вами, а то с М[арией] П[авловной]! Что за убожество!»
В том же письме Николай Михайлович еще раз возвращается к этой теме и подчеркивает, что он «решительно отказался принять участие в коллективном выступлении высочеств»
[439].
Зачем обманывать Марию Федоровну – понятно. Она в любом случае будет интересоваться, почему Бимбо не участвует в великокняжеской борьбе за Дмитрия и Феликса. Сказать правду нельзя – заговор-то уже не только против Александры Федоровны, но и против Николая II, а этого вдовствующая императрица знать не должна.
Сообщив Марии Федоровне, что он, дескать, не при делах – «я все надеюсь, что Ники призовет меня», – Николай Михайлович едет на Кавказ.
Мельгунов предполагает, что об этой поездке стало известно царю, поэтому 31 декабря он и решил выслать Бимбо из Петрограда. И вообще «связью между “великосветскими” разговорами о дворцовом перевороте и аналогичными начинаниями, рождавшимися в общественной среде, легко мог явиться Николай Михайлович»
[440].
Мельгунов, когда писал книгу, еще не знал опубликованных дневников Николая Михайловича, из которых ясно, что «сейчас же непосредственно после убийства Распутина» великий князь не мог уехать на Кавказ. Утром 24-го декабря он еще был в Петрограде. И 28 декабря он был в Петрограде. Остается только этот промежуток. Можно ли за четыре дня съездить в Тифлис и вернуться обратно?
Теоретически – да. Но Николай Михайлович ездил инкогнито – значит, не заказывал специального поезда, полагающегося великому князю. На обычном поезде в конце 16-го года, когда на железных дорогах развал и сутками простаивают даже вагоны с продовольствием, обернуться за четыре дня – невозможно. Если только Бимбо попросил самолет у своего брата Сандро, генерал-инспектора авиации. Это, конечно, шутка.
Да и мнение каких шестнадцати великих князей он мог представлять Николаю Николаевичу? В конце 1916 года было всего шестнадцать великих князей. Включая наследника Алексея. Высланного в Туркестан Николая Константиновича. Живущего в Англии Михаила Михайловича. И самого Николая Николаевича. Шестнадцать членов императорской фамилии – это те, кто подписал прошение за Дмитрия Павловича. Но эта цифра появилась только 29 декабря, когда Николай Михайлович должен был уже вернуться из Тифлиса.
Генерал Данилов в биографии Николая Николаевича (вышла в свет в 1930-м) пересказывает рассказ Хатисова и специально отмечает: «Прежде включения его в мою книгу я тщательно проверил собранные в нем факты путем расспроса лиц, причастных к нему и заслуживающих полного доверия». Про визит Николая Михайловича он пишет очень осторожно: «Совершенно инкогнито прибыло одно высокопоставленное лицо, высланное из Петербурга, которое, видимо, ознакомило великого князя Николая Николаевича с суждениями, имевшими место в среде царской фамилии…»
[441].
Данилов не называет Николая Михайловича, хотя скрывать его имя смысла нет – оно названо в статье Хатисова. Видимо, Данилов не уверен, что «высокопоставленное лицо» – это Николай Михайлович. Если даже «высокопоставленное» и «высланное» лицо – Николай Михайлович, то это лицо не могло появиться в Тифлисе раньше января 1917 года, поскольку великий князь покинул Петроград и отправился в ссылку только вечером 1 января. А 4–5 января Николай Михайлович был в Киеве. Опять же – как успеть заехать в Тифлис и приехать в Киев за три дня? К тому же Киев великий князь посещал отнюдь не «инкогнито».
Получается, если встреча Бимбо с Николашей и состоялась, то где-то в январе, после 5-го числа. Теоретически, конечно, Николай Михайлович мог отлучиться из своего имения Грушевка и съездить на Кавказ. Но точно не в декабре. Не одновременно с Хатисовым. Не в тот период, когда заговорщическая активность великих князей достигла максимума.
А высокопоставленным лицом, о котором говорит Данилов, мог быть и Андрей Владимирович. В январе 17-го царь настоятельно рекомендовал ему поехать лечиться. Андрей уехал в Кисловодск, что тоже воспринималось как ссылка. От Кисловодска до Тифлиса гораздо ближе, чем от Петрограда.
Почему меня так интересует, была ли на самом деле встреча Бимбо с Николашей?
Во-первых, поездка Николая Михайловича – это единственное действие великокняжеских заговорщиков в направлении дворцового переворота, выходящее за рамки болтовни в столичных салонах. Выходит, никакой поездки в декабре, скорее всего, не было. Одни планы, одни разговоры. В том числе – с гвардейскими офицерами, через которых мысль о необходимости свергнуть царя проникла в солдатские массы.
Даже действия были бы лучше, чем эта непрерывная психологическая обработка, в результате которой все в Петрограде решили: Николай II править не должен. Это понимали «и я, и мой дворник», как говорил Кирилл Владимирович в мартовских «революционных» интервью.
Во-вторых, если поездки на Кавказ не было, то и фигура Николая Михайловича видится совсем по-другому. Никакого лидера великокняжеской фронды и связующего звена между августейшей и «обычной» общественностью не вырисовывается.
Бимбо не обманывал Марию Федоровну. Он действительно не принимал никакого участия в коллективных действиях великих князей по защите Дмитрия Павловича и Феликса. По той самой причине, которую излагал в письме. Болезненно самолюбивый Бимбо не мог смириться, что на первый план вышел не он, а какая-то Мария Павловна. Которую Николай Михайлович презирал и величал «представительницей Бошей». Вспомним и другие его отзывы о своих августейших родственниках.
