Удивительное дело: Сандро – специалист по военно-морским вопросам. Неплохой специалист. Он дает дельные советы, но именно к ним не прислушиваются. Зато когда он влезает с авантюрными предложениями, они находят поддержку.
15 мая 1905 года 2-я Тихоокеанская эскадра была уничтожена в Цусимском проливе. Цусима стала символом национального унижения.
«Если бы я был на месте Никки, я бы немедленно отрекся от престола», – пишет Александр Михайлович. Он, конечно, погорячился. И Николай, конечно, не отрекся. Он отправил в отставку Алексея Александровича. Сама должность генерал-адмирала была упразднена. Полувековая эпоха, когда русским флотом руководили великие князья, закончилась. И, надо сказать, это пошло флоту только на пользу. С 1909 года началась активная работа по его восстановлению, и в Первую мировую войну – по крайней мере, с оборонительными функциями – флот справлялся вполне успешно.
Как ни странно, после Цусимы война отошла на второй план. Внутренняя угроза оказалась пострашнее внешней.
Глава VI
Первый звонок
Во время политического кризиса накануне февраля 1917 года великие князья были очень активны. Они давали советы, как бы обустроить Россию, писали письма, выдвигали программы. Однако царь их не слушал.
Но незадолго до этого – в 1905 году – Россия уже переживала политический кризис. И тогда Николай II очень даже прислушивался к своим родственникам. Они имели возможность влиять на политику не только закулисно, но и вполне официально. Посмотрим, какова же была их роль в тех событиях. Имел ли царь основания во время Первой мировой войны снова следовать их советам и рекомендациям?
В августе 1904-го по протекции Марии Федоровны император назначил министром внутренних дел князя Петра Святополк-Мирского. Пепку, как называла его жена.
Мирский не горел желанием быть министром. Что неудивительно. Два его предшественника погибли от рук эсеровских боевиков. Правда, в разговоре с царем князь сразу же отмежевался от этих предшественников, напомнив, что из-за политических разногласий с ними он ушел с поста товарища (заместителя) министра внутренних дел. Мирский изложил свою программу: веротерпимость, расширение самоуправления, послабления для печати, признание политическими преступниками только террористов и главное – призыв выборных для обсуждения законопроектов. Последний пункт – это нечто вроде конституции по лорис-меликовскому образцу. Николай II ни с чем не спорил. Лишь удивился предложению не преследовать рабочих за сходки: «Конечно, это так, но кажется как-то странным».
Святополк-Мирскому, разумеется, понравилось, что царь не спорил. Он посчитал это за одобрение. Он еще не знал, что царь никогда ни с кем не спорит. Царь просто выслушивает, а потом уже – в одиночестве или под влиянием кого-нибудь – принимает решение.
Расстались они чрезвычайно трогательно. Мирский согласился занять пост министра, Николай II поцеловал его и сказал: «Поезжайте к матушке, обрадуйте ее». Он поехал, и матушка, т. е. Мария Федоровна, тоже его поцеловала
[184].
Началась так называемая «эпоха доверия». Мирский ослабил цензуру, прекратил гонения на оппозиционных земцев, а некоторых из них вернул из ссылки. Новый министр внутренних дел даже по личным качествам идеально подходил для своей политики. Его основная черта – «доброжелательность как в частной жизни, так и в общественной деятельности, а также добродушие и простодушие»
[185].
Главная идея Святополк-Мирского была проста: нужно найти компромисс с благонамеренной частью общества, чтобы предотвратить революцию. Идея крайне сомнительная. Безусловно, толчок к революции всегда дает именно «общество», хотя сейчас мы, наверное, предпочли бы слово «элита». И в этом смысле вовремя найти взаимопонимание с обществом для власти крайне важно. Вопрос только в том, готово ли само общество к компромиссу.
Накануне 1905 года оппозиционные земцы объединились с представителями радикальной интеллигенции в нелегальный «Союз освобождения». В сентябре 1904-го, когда Мирский признавался общественности в любви, эта самая общественность направила четверых своих представителей в Париж на съезд революционных и оппозиционных партий. Съезд был организован на деньги полковника японского Генерального штаба Акаси, перед которым стояла задача спровоцировать в России революцию. Даже РСДРП отказалась участвовать в съезде. «Благонамеренную общественность» этот факт не смутил. Ее представители – Милюков, Струве, Богучарский и князь Долгоруков – обсуждали программу совместных действий с эсерами, которых представлял… Евно Азеф. Так что о «благонамеренности» либеральной оппозиции власть была хорошо осведомлена.
«Союз освобождения» – это все-таки нелегальная организация. Чего с нее возьмешь? Но беда в том, что по стопам «освобожденцев» уверенно шагали вполне легальные земцы. В ноябре они собрались на съезд. Факт сам по себе примечательный. Власть – не без оснований – всегда видела в земствах зародыш парламентаризма. И собираться на съезды, даже по хозяйственным вопросам, им категорически запрещалось. Но тут – эпоха доверия. Мирский хотел добиться для съезда официального разрешения. Но когда узнал, что будет обсуждаться вопрос о конституции, бросил эту затею. Такого Николай II не разрешил бы никогда.
«По-моему, тут есть даже доля подлости, – явно со слов мужа сокрушалась на земцев жена Святополк-Мирского, – пока их держали в страхе, – молчали», а теперь все портят своими радикальными требованиями, «торопятся и хотят скандалы делать»
[186].
Мирский просто закрыл на съезд глаза. А полицейские чины и вовсе указывали делегатам дорогу и охраняли их от возможных студенческих демонстраций, которые могли бы подтолкнуть земцев к излишнему радикализму. Хотя радикализм – по тем временам – и так зашкаливал. Съезд потребовал прав и свобод, что было еще терпимо. Но кроме этого, он высказался за народное представительство с законодательной властью, с правом принятия бюджета и правом контроля над деятельностью администрации. То есть за полноценный парламент.
А после съезда – как бы для популяризации его решений – началась «банкетная кампания». Либеральная общественность по всей стране устраивала банкеты в честь 40-летия судебной реформы и за осетриной с хреном толковала о конституции. Тут уж ораторы не ограничивались каким-то народным представительством, а прямо требовали Учредительного собрания. «Благонамеренная общественность» не предотвращала революцию, а всячески к ней подталкивала. Ведь Учредительное собрание никогда и нигде не созывалось иначе как в результате революции.
Найти взаимопонимания с «обществом», которое день ото дня становилось все более радикально настроенным, Святополк-Мирскому не удалось. Но ему не удалось найти взаимопонимания и с «властью». Той, что выше его.
