Кроме того, Николай II мог подчиниться только влиянию человека, обладающего ясной и четкой системой взглядов. Таким человеком будет, скажем, Столыпин. Или жена – Александра Федоровна. Мария Федоровна таким человеком не была. Она улавливала общественное настроение, но не более того.
Во внешнеполитических вопросах Мария Федоровна разбиралась лучше, чем во внутренних, но и здесь ее наивность поражает. В феврале 1904 года, когда началась война с Японией, она пишет сестре Александре: «Я нахожу, что вся Европа должна выступить заодно против этих язычников и уничтожить всю желтую расу!»
[79] Не будем обращать внимания на призыв к геноциду. Спишем на излишнее волнение. Но Мария Федоровна адресует письмо английской королеве. А Англия – союзница Японии. И обязана вступить в войну на ее стороне, если хоть одно европейское государство поддержит Россию. Заклинания «выступить заодно против язычников» выглядят просто смешно.
Впрочем, обстановка внутри страны становится еще более угрожающей, чем на Дальнем Востоке. Летом 1904 года эсер Егор Созонов убил министра внутренних дел Плеве. Общество не скрывало радости. Плеве считался крайним реакционером, гонителем земских либералов (справедливо) и организатором кишиневского погрома (безо всяких оснований). Положение усугублялось неудачной русско-японской войной.
Николай II стоял на перепутье – продолжать закручивать гайки или начать либерализацию. Все зависело от того, кого он назначит новым министром внутренних дел. Тут уже не кадровый вопрос, а вопрос дальнейшего политического курса. Это сегодня министр внутренних дел – всего-навсего главный полицейский страны, а тогда он определял всю внутреннюю политику.
Николай подписал указ о назначении Бориса Штюрмера, что значило продолжение политики Плеве. Об этом – правда, совершенно случайно – узнала Мария Федоровна. И настояла на отмене указа, пропихнув в министры своего ставленника – князя Петра Святополк-Мирского.
Князя Святополк-Мирского часто сравнивали с графом Лорис-Меликовым. Программа Мирского на самом деле была очень похожа на программу Лорис-Меликова: постараться найти компромисс с либеральной общественностью, а как вершина либерализма – привлечение выборных в Государственный совет.
Святополк-Мирский дал некоторую свободу печати, вернул сосланных прежним министром земцев. Сначала общественность захлебывалась от восторгов и окрестила его правление «весною Святополк-Мирского», хотя на дворе стояла осень. Но вскоре общественность решила, что отдельных уступок ей мало и потребовала полноценного парламента.
В ноябре 1904-го как раз исполнялось 50 лет судебной реформе Александра II – самой последовательной и либеральной из всех его реформ. По стране прокатилась так называемая «банкетная кампания». Русские традиционно любили подражать французам, а те когда-то тоже устроили «банкетную кампанию», которая привела к свержению короля Луи-Филиппа.
Российская интеллигенция больше не выбирала между конституцией и осетриной с хреном. Она нашла консенсус: за осетриной с хреном требовать конституции. Святополк-Мирский закрывал глаза на «банкетчиков». Хотя именно они раскачали лодку, а революция 1905 года, по сути, началась не с расстрела рабочих 9 января, а с «банкетной кампании». Те же люди, которые в ноябре ораторствовали на банкетах, в январе составляли петицию для петербургских рабочих.
Разумеется, существовали и противники нового курса. «Весна» их не восхищала, а министра они называли не иначе как Святополк Окаянный. И во главе этих людей стоял деверь Марии Федоровны – великий князь Сергей Александрович.
Мария Федоровна поддерживает своего ставленника. Грозит царю: «Если тронут Мирского, я возвращаюсь в Копенгаген». Но, по словам министра, «она не особенно понимает, в чем дело, видит, что плохо, и боится новшеств». Вдовствующая императрица соглашается с программой Мирского, но отвергает ее главный пункт – привлечь выборных к законодательной работе. Она стоит за компромисс с общественностью, но возмущается земским съездом: «Это ужасно, они дают советы, когда никто их об этом не просит». Но прислушиваться к советам общественности – основа всей политики Святополк-Мирского. В итоге министр с горечью признается: «Она еще менее конституционалистка, чем государь»
[80].
В 1905-м Мария Федоровна совсем растерялась. И действительно – от греха подальше – уехала в Копенгаген. Но даже там она продолжает чувствовать общественные настроения. 16 октября, когда Николай II метался между диктатурой и конституцией, она советует ему опереться на Витте. Поскольку он единственный «может тебе помочь и принести пользу», да и вообще он «гениальный, энергичный человек с ясной головой»
[81].
Потом, когда стало ясно, что политика Витте никого не устраивает, и Мария Федоровна к нему охладела. Стала ориентироваться на Столыпина.
А потом… Потом появился Распутин. Мария Федоровна, естественно, в первых рядах его противников. Она не обращает внимания, что Николай II давно вышел из-под его влияния. Она настойчива. Резка. Агрессивна. И от этого только хуже. «Как только она принимается увещевать сына, – рассказывала французскому послу великая княгиня Мария Павловна, – она сразу раздражается. Она ему иногда говорит как раз то, что ему не следовало бы говорить; она его оскорбляет; она его унижает. Тогда он становится на дыбы; он напоминает матери, что он император. И оба расстаются поссорившимися»
[82].
В это время Николай II прислушивается уже только к советам жены.
Принцесса Алиса Гессенская, Аликс, будущая Александра Федоровна, родилась в 1872 году и была на четыре года моложе Николая II. Когда Алисе было шесть лет, умерла ее мать. С тех пор она почти все время проводила у своей бабушки – английской королевы Виктории. По воспитанию она – англичанка. С Николаем они общались и переписывались на английском. (С матерью император переписывался по-русски, хотя Мария Федоровна частенько переходила на французский.)
Принцесса Дагмар росла в большой и дружной семье, а Аликс – у бабушки. Хоть она и считалась любимой внучкой, но все же бабушка вряд ли могла заменить родителей. По природе застенчивая и скрытная, она еще больше замыкается в себе.
В 1884 г. она впервые посетила Россию – ее сестра Элла выходила замуж за великого князя Сергея Александровича. Через пять лет Сергей снова пригласил Аликс в гости. Она познакомилась с наследником Николаем Александровичем. Они приглянулись друг другу. Начали переписываться. В мае 1891 года Элла сообщила Николаю, что Аликс без ума от него. «Теперь все в твоих руках, – добавляла она, – в твоей смелости и в том, как ты проявишь себя. Будет трудно, но я не могу не надеяться»
[83].
