Однажды Дина, намереваясь съездить к родителям, жившим летом на даче, дольше обыкновенного вынуждена была ждать электричку на местном вокзале. В одном из киосков она вдруг увидела дешевенький кулончик, который чуть ли не один в один походил на тот, который она гордо носила на своей шее, словно знаменитую подвеску королевы Анны. Девушка даже попросила у продавщицы дать ей посмотреть кулон поближе. Сняла свой. Положила рядом. Стало совершенно очевидно, что эти изделия – близнецы-братья, изготовленные к тому же из отходов местной фабрики сувениров. На этикетке так и значилось: «2-й сорт, стеклянный бой». В тот день в Динино сердце впервые вонзилась иголочка недоверия к Сашке. Но она лгала себе, представляя, будто Павловский не просто вульгарно обманул, а хотел добиться ее расположения любой ценой, что тоже было довольно приятно. Девушка выбросила «прабабкин» кулон второго сорта в урну возле киоска, а Саша даже не заметил отсутствия на ее шее «старинного» украшения.
Дина была влюблена в Павловского не на шутку, а потому оправдала бы любые Сашкины проступки, но больше никаких проколов он не допускал, и девушка пребывала в уверенности, что он ее тоже очень любит. Поцелуи его были горячи, объятия страстны. Павловский так часто повторял ей, что они непременно поженятся, что в Дининой голове уже созрела сказочная феерия их с Сашкой свадьбы, которая обязательно произойдет при большом скоплении народа. Каждый раз перед сном она мечтала о том, как они станут жить-поживать и добра наживать. Нет, она не думала тогда о супружеской постели. В те времена девушки были не столь просвещены в половом вопросе, как нынешние. Она просто хотела, чтобы Сашка находился при ней неотлучно: протяни руку – и вот он, молодой любимый муж с лучезарной улыбкой и мягкими горячими губами.
Между вручением аттестатов и выпускным вечером у десятиклассников оставалось несколько часов свободного времени, и Дина с Сашкой провели его… не в постели, нет… Где ее было взять, постель-то, когда они жили в перенаселенных коммуналках? Они ушли в местный запущенный парк, дальние аллеи которого плавно переходили в настоящий лес. Там, среди цветущих ландышей, Дина и отдалась Сашке Павловскому. Нельзя сказать, что происшедшее ей очень понравилось. Но Сашка так светился от счастья, что Дина не хотела его огорчать и сказала, что ей тоже было хорошо и приятно. А потом ей уже действительно было хорошо, и даже очень, потому что ее юный возлюбленный оказался необыкновенно изобретательным по части извлечения наслаждения из соития двух тел. Конечно, им пришлось подождать с законным браком до тех пор, пока обоим не стукнуло по восемнадцати, но это оказалось нетрудно. Оба они поступили в институты, с головой ушли в новую студенческую жизнь, продолжая при этом встречаться. Сашка, переехавший в общежитие, всегда находил возможность услать куда-нибудь своих соседей, и они с Диной устраивали себе праздники плоти.
Свадьбу отпраздновали по всем традициям того времени, но Дина помнила ее плохо, потому что была совершенно одурманена свершившимся счастьем.
Очень скоро после свадьбы стало ясно, что, кроме супружеского соития, Сашу Павловского в браке не интересовало больше ничего. Он не умел элементарно вбить гвоздь или исправить электропроводку. Более того, он мог запросто обходиться и без того гвоздя и спокойно жить, к примеру, без утюга или настольной лампы. А еще без денег. Он совершенно не стремился что-то заработать для семьи. Поскольку молодые Павловские жили рядом с Задорожным, который тоже очень скоро женился на такой же скромной, как и он сам, девушке – Леночке, Дина видела, как вкалывает для семьи Витя. Нет, она не жалела о том, что выбрала Павловского, она по-прежнему еще любила своего лучезарного Сашу, но тяготы быта, которые муж никак не желал с ней разделять, начали ее утомлять.
Когда родилась Туська, дела пошли еще хуже. Саша под любыми предлогами ускользал из дома, чтобы не нянчиться с девочкой. Дина валилась с ног, ела на ходу с дочкой на руках и могла уснуть в любой позе и в любом месте на заданные собственным же мозгом полчаса или пятнадцать минут. В то же время до нее стали доходить сплетни о бурных Сашиных романах. Она пыталась призвать мужа к ответу, но он все сводил к шутке, обнимал ее, нечесаную, потную, и целовал так страстно и по-прежнему горячо, что в его объятиях она тут же забывала все сплетни и уговаривала себя считать их злыми наговорами, которые делаются исключительно из зависти.
То, что Саша Павловский оказался вовсе не таким светлым человеком, каким представлялся, Дина окончательно поняла тогда, когда пропали их обручальные кольца. Она хотела заложить их в ломбард, потому что жить было очень трудно, но на обычном месте, в выдвижном ящичке мебельной стенки, где они хранили документы и несколько ценных вещиц, колец не оказалось. Дина перерыла весь дом, но их нигде не было. Она спросила о них Сашу… просто так… для порядка, поскольку не могла даже помыслить, что он имеет какое-то отношение к их пропаже. А муж вдруг совершенно спокойно заявил, что давно продал их, так как очень нужны были деньги.
– Как продал? – изумилась Дина.
– Так! Сам купил, сам и продал! – невозмутимо ответил Павловский.
– Но Саша… Уж одно-то из них ты точно подарил мне!
– Ну… Динусик… – Павловский игриво приобнял жену. – Мне позарез требовались деньги. Как только разбогатеем, купим новые, и все дела!
– Подожди… – Дина нетерпеливо освободилась из его объятий. – Что значит, тебе требовались деньги?
– Не понимаю твоего вопроса! – уже довольно резко отозвался Павловский.
– Саш… А как же семья? Нам самим нужны деньги! Твоей дочери нужны! На что ты их потратил? – Голос Дины уже звенел настоящими слезами, но Павловский будто ничего не слышал и не желал понимать.
– Послушай, Дина, – сурово сказал он, – у мужчины могут быть свои расходы, в которых он совершенно не обязан отчитываться перед женщиной! Ты что, голодаешь?!
– Нет, но… – начала она, собираясь сказать, что девочка растет и ей необходима новая одежда, не говоря уже о чисто семейных нуждах, но договорить муж не дал:
– Что и требовалось доказать! Вот если бы ты голодала…
Тут уж Дину прорвало:
– Значит, так! Ты возвращаешь мое кольцо обратно, или я пишу в милицию заявление, что ты его у меня украл!
Павловский расхохотался:
– Да ты что, Динка! Какое заявление?! Мы ж одна семья! Кто с этим станет разбираться?
– Ты, похоже, забыл, Саша, что мой двоюродный брат служит в милиции. Он разберется, уверяю тебя.
– Значит, так, да?! – Павловский посмотрел на нее с явной злобой и одновременно с интересом.
– Да, именно так! Я не позволю тебе разорять семью и обкрадывать родную дочь! – отчеканила Дина.
– Слишком пафосно выражаешься, не находишь?
– По мне – так в самый раз!
– Ну-ну… – процедил Павовский и исчез на неделю.
Дина находилась в странном смятении, и одновременно у нее будто открылись глаза. Она вдруг начала понимать, что Саша вовсе не тот человек, которого она себе придумала, безоглядно влюбившись. Все его недостатки, которые раньше казались ей милыми слабостями, как-то вдруг выпятились, стали объемными и… мерзкими. Дина села за стол и выписала на отдельный листок те качества собственного мужа, которые приводили ее в негодование. Александр Павловский был:
