Десять минут спустя я распахнул дверь агентства и, не здороваясь ни с Вериной коллегой, ни с клиентами, прямиком направился к ее столу.
— Янис! Ты что здесь делаешь?
Не потрудившись ответить, я схватил ее за руки, рывком поднял со стула, обнял за талию и закружил в воздухе. Она засмеялась.
— Да что случилось? Объясни сейчас же!
— Я заполучил контракт! — Я поставил ее на пол. — Ты что? Правда? — переспросила она со слезами на глазах.
— Так кто у нас самый великий?
Она бросилась ко мне, едва не задушив в объятиях, что меня не напугало. Она покрывала бесчисленными поцелуями мои щеки и шею и повторяла:
«Я тебя люблю, я тебя люблю». Потом мы услышали, как кто-то откашлялся. Я засмеялся, уткнувшись носом ей в волосы.
— Возвращаю ее вам, — обратился я к клиентам.
Счастье и возбуждение переполняли меня, когда я бросил на нее последний влюбленный взгляд:
— Сегодня вечером пьем шампанское!
Назавтра чувства по-прежнему бурлили во мне. Почти семь вечера, Вера вот-вот приедет за мной. После обеда она прислала мне эсэмэску и попросила не уходить, а подождать ее в бюро. Я догадывался, что она задумала: вечер вдвоем, без детей, в моей холостяцкой берлоге.
Здесь я жил с девятнадцати лет и до тех пор, пока мы с Верой не приобрели наше нынешнее жилье. С этой квартирой получилось примерно как с мотоциклом — я не мог решиться продать ее и уж тем более сдать в аренду чужим людям. Эти несколько квадратных метров во дворе дома, где я вырос, служили мастерской моему отцу, когда я был ребенком и подростком. У моих родителей не было денег на покупку квартиры, и они решили вложить накопленные средства в небольшое строение, которое отец счел стоящим приобретением. Только повзрослев, я понял, что родители расстались со всеми своими сбережениями ради меня. Я был у них поздним и единственным ребенком. Они были потрясающие, всегда меня понимали и всегда были на моей стороне. Если сегодня я чего-то достиг, то лишь благодаря им. В начальной школе я смертельно скучал, еще тоскливее было в лицее, я ходил туда только потому, что так надо. Однажды родители позвали меня на кухню. Они сидели за столом, мама, как всегда, нежно улыбалась мне, а папа взял слово и призвал меня прекратить тратить время попусту и начать делать то, чего я по-настоящему хочу. Он подчеркнул, что они будут поддерживать меня, насколько смогут, и что значение для них имеют только мое счастье и моя самореализация. Я попросил его помочь мне попасть на стройку, неважно на какую, поскольку я хотел научиться работать руками, хотя и так уже умел многое ими делать. Ведь все свободное время я проводил в отцовской мастерской или ремонтировал семейное жилье и мастерил мебель. В последующие годы я переходил со стройки на стройку и всегда находил какого-нибудь славного парня, который мог научить меня чему-то новому. Мне даже удалось договориться с одним архитектором — он заметил, что я уже неплохо ориентируюсь в вопросах строительства, и познакомил в общих чертах с изготовлением чертежей и принципами организации пространства. Спустя три года папа отдал мне ключи от своей мастерской, чтобы я чувствовал себя независимым. Я ее отремонтировал, превратив с помощью подручных средств в маленькую квартирку, причем все сделал сам — провел электричество, установил сантехнику, обшил стены и потолок гипсокартоном, соорудил мебель. Я назвал свое жилье «холостяцкой берлогой». Вера стала единственной женщиной, которая однажды осталась в ней до утра. Я привел ее к себе в нашу самую первую ночь. Когда мы решили, что будем жить вместе, она перебралась туда со всеми своими чемоданами. Берлогу мы покинули только после рождения Эрнеста. Сейчас туда отправлялась на хранение отслужившая свое мебель. А иногда приезжала Вера, немного прибирала, и мы проводили там ночь вдвоем — что и должно было произойти, по моим прикидкам, этим вечером. Это было наше убежище, да еще игровая комната для детей, когда я заходил туда с ними.
Мне не терпелось, чтобы она поскорее пришла за мной. Оставалось только дождаться одобрения Люка, и можно отправлять контракты Тристану за сорок восемь часов до планируемого подписания.
Утром я, как ответственный работник, принес Люку для ознакомления полное досье. Я был стопроцентно уверен в благополучном исходе и заранее подготовил электронное письмо, которым собирался сопроводить документы.
— Найдется пара минут, Янис? — позвал меня из-за стола Люк.
Я оторвался от компьютера. При виде его мрачного лица мое сердце екнуло.
— Послушай, я познакомился с материалами, которые ты мне дал… неплохо, неплохо.
Я вскочил и, не справившись с собой, сжал кулаки до хруста:
— Неплохо? Клиент согласился подписать, даже не видя окончательного варианта, а ты говоришь «неплохо»!
— Он, возможно, готов подписать, а я нет.
— Не соизволишь ли объяснить?
Он встал, обогнул рабочий стол и остановился передо мной. Я предпочел отступить назад. Вдруг он нахмурился:
— Погоди, Янис. Откуда ты знаешь, что он готов подписать контракт?
— Я встречался с ним вчера. Мы пили кофе.
Он покачал головой:
— Но это же несерьезно…
— Не важно! — занервничал я. — Ответь на мой вопрос. Почему ты сказал, что не подпишешь?
— Мы не сможем реализовать твой проект, он слишком объемен для нас. На этот раз я готов согласиться, что да, ты неплохо проделал довольно большую работу… Но все равно его заказ с самого начала меня не привлекал. Я не хочу работать на него, и уж тем более в компании двух мошенников, которых ты намерен привлечь.
И он спокойно, как ни в чем не бывало вернулся на свое место за столом и склонился над чертежами.
— Издеваешься, Люк? Успокой меня, скажи, что пошутил!
— Отнюдь, — возразил он, не удостоив меня взглядом.
Это было уже слишком.
Глава 4
Вера
— Ты совсем козел! — услышала я вопль Яниса, открывая дверь бюро.
Я бросилась внутрь. Разъяренный Люк поднимался с табурета, а муж устремился к нему, сжав кулаки.
— Что у вас происходит? — крикнула я и, не дожидаясь ответа, рванулась к Янису, уже приготовившемуся ударить моего брата.
Иногда с Янисом случается — он слетает с катушек. Я положила ладонь ему на грудь и попыталась остановить. Он посмотрел на мою ладонь, потом вскинул глаза на меня. Я прочла в них столько страдания, злости, разочарования, что пришла в ужас. От боли за него у меня сдавило сердце. Таким я его никогда не видела. То, чего я так долго боялась, не решаясь признаться самой себе, выплеснулось наружу.
— Янис, скажи мне.
— Твой брат — кретин!
Его низкий голос обычно звучал очень мягко, я никогда не слышала, чтобы он говорил так зло и грубо.
