Врангель отреагировал резко, телеграфировав Шиллингу: «Генерал Лукомский письменно уведомил меня, что Вы находите пребывание мое в Крыму нежелательным. Полагаю, что вся предыдущая моя служба не дает никому права делать мне подобные заявления». Одновременно Петр Николаевич призвал капитана Орлова подчиниться своим начальникам.
Через несколько часов пришел ответ от Шиллинга: «Отнюдь не желал уронить Ваших заслуг перед Родиной, хотел передать Вам власть в Крыму, о чем дважды просил Главкома, но получив отказ и будучи нравственно и юридически ответственным за многие жизни в Крыму и ввиду создавшейся обстановки, полагал, что Ваш отъезд из Крыма облегчит мне привести тыл к повиновению. Верьте, что имею лишь в мыслях благо общего дела, а не личные интересы. Отнюдь не изгоняю Вас из Крыма, делайте так, как совесть и разум Вам подсказывают, а за призыв, посланный Вами Орлову, приношу Вам мою сердечную благодарность».
Не получив согласия Деникина на свое назначение, 27 января 1920 года барон подал в отставку и переехал в Крым. По его примеру ушел и Шатилов. Вечером 8 (21) февраля 1920 года Деникин отдал приказ:
«Коменданту Севастопольской крепости.
По генеральному штабу: увольняются от службы согласно прошению: помощник Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России и начальник военно-морского управления Генерального штаба генерал-лейтенант Лукомский, состоящие в распоряжении Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России Генерального штаба генерал-лейтенанты: барон Врангель и Шатилов. По морскому ведомству увольняются от службы: командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ненюков и начальник штаба командующего Черноморским флотом контр-адмирал Бубнов».
Врангель, тем не менее, еще некоторое время оставался в Севастополе. Он вспоминал эти тревожные дни: «Красные, перейдя в наступление, 13-го февраля овладели Тюп-Джанкойским полуостровом, нанесли нашим частям значительные потери и захватили 9 орудий. В городе росли угрожающие слухи, в витринах Освага появились истерические, с потугой на „суворовские“, приказы генерала Слащева. Через день все успокоилось, противник отошел обратно на Чонгарский полуостров».
Слащев, на несколько часов приехавший в Севастополь, посетил Врангеля. Петру Николаевичу бросилась в глаза перемена, произошедшая с генералом:
«Я видел его последний раз под Ставрополем, он поразил меня тогда своей молодостью и свежестью. Теперь его трудно было узнать. Бледно-землистый, с беззубым ртом и облезлыми волосами, громким ненормальным смехом и беспорядочными порывистыми движениями, он производил впечатление почти потерявшего душевное равновесие человека.
Одет он был в какой-то фантастический костюм — черные, с серебряными лампасами брюки, обшитый куньим мехом ментик, низкую папаху-„кубанку“ и белую бурку.
Перескакивая с одного предмета на другой и неожиданно прерывая рассказ громким смехом, он говорил о тех тяжелых боях, которые довелось ему вести при отходе на Крым, о тех трудностях, которые пришлось преодолеть, чтобы собрать и сколотить сбившиеся в Крыму отдельные воинские команды и запасные части разных полков, о том, как крутыми, беспощадными мерами удалось ему пресечь в самом корне подготовлявшееся севастопольскими рабочими восстание».
В тот момент пост командующего войсками в Крыму отнюдь не был синекурой. Не было никаких гарантий, что удастся сдержать натиск красных. Поэтому Шиллинг и готов был с легкостью уступить командование Врангелю. Николай Николаевич уже потерял веру в Белое дело и считал, что Вооруженные силы Юга России переживают агонию. Но, с другой стороны, эта должность давала хорошие возможности стать преемником Деникина, который вряд ли остался бы во главе Вооруженных сил Юга России после катастрофы на Северном Кавказе. И честолюбивый Врангель готов был рискнуть. Но антипатия Деникина не позволила барону возглавить войска в Крыму.
Был еще один претендент на этот пост — Яков Александрович Слащев. Но его кандидатуру Деникин тоже отверг. По утверждению Г. Н. Раковского, ссылающегося на генерал-квартирмейстера штаба Вооруженных сил Юга России генерал-лейтенанта П. С. Махрова, Деникин во время своего пребывания в Крыму, несмотря на все старания Слащева, категорически отказался принять его.
«— Почему вы этого не хотите? — спросил у Деникина Махров.
— Если он приедет с фронта сюда в Феодосию, — сказал Деникин, — то я должен предать его суду и повесить…»
Слащев наверняка обиделся на Деникина. Ведь Крымский полуостров с 26 декабря 1919 года (8 января 1920-го) успешно удерживал его корпус, насчитывавший вначале всего около пяти тысяч штыков и сабель. Зная о малочисленности белых, красные попытались 10 (23) января 1920 года провести наступление на Крым, им даже удалось взять Перекоп с его укреплениями, но контратакой сил Слащева прорвавшиеся части были отброшены за перекопскую линию. 15 (28) января штурм повторился с тем же результатом.
Советские части штурмовали Крым 23 января (5 февраля) 1920 года уже по льду замерзшего Сиваша. Но и этот штурм был отбит генералом Слащевым, в распоряжении которого было во много раз меньше войск, чем у нападающих. 11 (24) февраля красные пробились через Чонгарскую переправу, но вновь были отбиты. Морозы вынуждали оставлять в окопах только патрули, а основные силы Слащева находились в окрестных населенных пунктах. Как только противник прорывался через линии укреплений и, изнуренный боями и морозами, двигался по перекопскому дефиле, Слащев неожиданно атаковал его. Но эта тактика была очень рискованная и могла не сработать, если бы красные успели сконцентрировать на переднем крае наступления большие массы конницы.
Внезапно в середине февраля Врангель получил телеграмму, принятую радиостанцией дредноута «Мальборо»:
«Сообщите Врангелю, что миноносец немедленно отвезет его в Новороссийск. Нижеследующее от Хольмана (британского генерала. — Б. С.): Хольман гарантирует его безопасность и попытается устроить ему свидание с Деникиным, но ему нечего приезжать, если он не намерен подчиниться окончательному решению Деникина относительно его будущего направления. Врангель должен понять, что вопрос идет о будущем России. Он должен быть готов открыто заявить о поддержке им новой демократической политики Деникина и дать строгий отпор реакционерам, ныне прикрывающимся его именем. Хольман доверяется его лояльности во время его пребывания в Новороссийске. Если Врангель пожелает, отправьте его с миноносцем, прибывающим завтра, в среду. Сообщите мне как можно скорее о времени прибытия».
Эта телеграмма немало изумила Петра Николаевича. Он писал в мемуарах:
«Я не мог допустить мысли, что она была послана без ведома генерала Деникина. Я решил от всяких объяснений уклониться и просил генерала Шатилова проехать к генералу Хольману и передать, что я чрезвычайно ему благодарен за предложенное посредничество, но что, не чувствуя за собой никакой вины, не нахожу нужным давать кому бы то ни было объяснения. Что же касается его обещания гарантировать мне неприкосновенность, то в таковых гарантиях не нуждаюсь, так как преступником ни перед кем себя не чувствую и не вижу, откуда мне может грозить опасность. Генерал Шатилов выехал в Новороссийск на миноносце. Через день он вернулся и сообщил мне о переданном ему командующим английским флотом адмиралом Сеймуром, от имени генерала Хольмана, требовании Главнокомандующего, чтобы я немедленно выехал из пределов Вооруженных Сил Юга России.
