Вручая рапорт Деникину, Врангель сказал ему: «…надо сделать всё возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде надо принять определенное решение… Если Вы прикажете армии отходить на Дон, на соединение с донцами, войскам придется совершить труднейший фланговый марш, всё время под ударами врага. Другое решение — прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками Новороссии…
— Этот вопрос я уже решил в своем сердце, — твердо сказал Главнокомандующий, — я не могу оставить казаков. Меня обвинят за это в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами».
Деникин не без оснований полагал, что Врангель копает под него. Поэтому он поспешил не только отвергнуть врангелевский план, но и сместить барона с поста командующего Добровольческой армией, причем сделал это под благовидным предлогом, не отправляя Петра Николаевича в отставку. Из-за больших потерь Добровольческой армии вполне рациональным было свести ее в Добровольческий корпус, что и было сделано. Объективно оценивая предложенный Врангелем план отхода в Крым, следует признать, что у него были как сильные, так и слабые стороны. Если бы он осуществился, можно предположить, что в Крыму оказался бы не только корпус Слащева, но и Добровольческий корпус, и большая часть войск, находившихся на Правобережье Днепра и подчинявшихся генерал-лейтенанту H. H. Шиллингу как командующему Новороссией. Но для этого войскам Шиллинга надо было не отступать на Одессу, а, переправившись через Днепр, идти в Крым сухим путем. Одесса же оказалась для белых ловушкой — там не было достаточного количества угля для эвакуации войск в Крым на пароходах. Получить же топливо из Румынии оказалось невозможно: тамошнее правительство настороженно относилось к Деникину, так как рассчитывало сохранить за собой Бессарабию. В результате белые войска из Одессы были вынуждены отойти в Румынию, где подверглись интернированию (были помещены в лагеря). Отряд Н. Э. Бредова из района Киева ушел в Польшу, где также был интернирован. Очень многие попали в советский плен. Лишь горстка войск во главе с Шиллингом морем добралась до Крыма.
Добровольческий корпус, в случае принятия врангелевского плана, также имел шанс уйти в Крым в значительно более полном составе, не ослабленный боями на Маныче и Дону и отступлением на Кубани. Как отмечает биограф А. П. Кутепова М. Критский, «Добровольческий корпус мог бы сохранить всю свою артиллерию, коней и обозы, если бы начал свой отход от Харькова прямо на Крым, как предлагал Деникину генерал Врангель, но тогда казаки обвинили бы добровольцев, что они покинули их в самую грозную минуту».
Сказать же определенно, какая именно судьба постигла бы в этом случае донских и кубанских казаков, не представляется возможным. Им пришлось бы отступать в родные края без поддержки добровольческих частей. Можно допустить, что им не удалось бы сдержать красных у Батайска и донцы безостановочно отступали бы до самого Новороссийска. Но, вероятно, эвакуироваться тогда удалось бы, по крайней мере, не меньшему количеству казаков, чем в марте 1920 года, — хотя бы потому, что не было бы конкуренции с Добровольческим корпусом за суда. А может быть, удалось бы эвакуировать и больше казаков, если бы об этом позаботились заранее. Вероятно, Врангель на это и рассчитывал, если бы ему удалось стать главнокомандующим еще в декабре 1919 года: организовал бы отход Донской и Кубанской армий на Новороссийск с последующей их эвакуацией, и заранее позаботился бы о достаточном числе судов и об организованной погрузке на них. Тогда можно было попытаться также вывезти часть артиллерии и лошадей. Не исключено, что Петр Николаевич надеялся, что под влиянием его рапорта, где положение рисовалось самыми мрачными красками, Деникин добровольно уйдет в отставку и передаст ему командование Вооруженными силами Юга России. А вот если бы врангелевский план осуществлял Деникин, то, вероятно, эвакуация была бы столь же провальной, как и оказалась в действительности. Антон Иванович был боевым генералом, но организовывать тыл фатально не умел. Но и тогда часть казаков наверняка добралась бы до Крыма.
Дальше ход событий тоже был бы вполне предсказуем. Деникину наверняка пришлось бы уйти в отставку, приняв на себя ответственность за крах похода на Москву, и Врангель возглавил бы остатки армии. Она была бы по численности больше, чем оказалась в действительности в марте 1920 года, а доля казаков в ней — меньше. Но и силы красных против белого Крыма были бы куда более значительными, в частности, 1-я Конная и 8-я армии не были бы тогда основательно потрепаны в боях у Батайска. И у советского командования мог бы появиться соблазн, прежде чем воевать с Польшей, которая в тот момент еще не напала на Советскую Россию, разделаться с Крымом. Тогда на армию Врангеля могла бы обрушиться почти вся мощь советского Кавказского фронта и Крым вряд ли устоял бы. Но, скорее всего, советское политическое руководство предпочло бы сразу главными силами ударить по Польше, чтобы на красноармейских штыках принести в Европу мировую революцию. В этом случае против Крыма был бы оставлен лишь заслон, и события, скорее всего, развивались бы так же, как это было в действительности. Красная армия ринулась бы к Варшаве, а Врангель, реорганизовав армию, вторгся бы в Северную Таврию. Далее последовали бы поражение советских войск на Польском фронте, перемирие и эвакуация Крыма.
По словам Раковского, когда главнокомандующий согласился свернуть Добровольческую армию в один корпус и подчинить его командующему Донской армией, то оказалось, что Врангель уже сообщил фронтовым кубанским частям о переформировании казаков на Кубани в корпуса: «Приказ Врангеля нашел живейший отклик в уставших, изверившихся, разочарованных, обремененных добычей кубанских казаках, среди которых начался чуть ли не поголовный уход с фронта. Объясняется это в значительной мере тем, что в приказе о новых формированиях были намечены такие корпуса, в которые входили полки, находящиеся на фронте, а потому многие из кубанцев бросали фронт, ссылаясь на приказ Врангеля. Конечно, кубанцы стали уходить с фронта еще до прихода Врангеля, что вызывалось… целым рядом причин, среди которых немалую роль играли разочарование в борьбе и антагонизм к главному командованию, подогретые разгромом Кубанской Рады».
М. Критский, автор биографического очерка об А. П. Кутепове, так передает настроения добровольческих частей в период отступления от Москвы:
«Чем дальше откатывался 1-ый корпус, тем больше в нем волновались и недоумевали. Подкрепления не шли, полки, взятые на внутренний фронт, оттуда не возвращались.
На всех офицеров, приезжавших из командировки, набрасывались с расспросами:
— Ради Бога, расскажите, что делается в тылу? Неужели там не могут справиться с разбойником Махно собственными силами — ведь нас режут без ножа.
— Э, батенька мой, — отвечали, — тыл вовсю работает. Одни сидят в канцеляриях и стучат на машинках не хуже, чем мы на пулеметах, а другие спасают Россию за чашкой кофе и нашими спинами. Рестораны и улицы гудят народом, а вот чтобы взять винтовку в руки, никто не может — у каждого в кармане свидетельства о неизлечимых болезнях или о том, что он незаменимый специалист по спасению России. Ну, а в свободное от занятий время все спекулируют, чем только можно…
