Мать Врангеля Мария Дмитриевна, пережившая сына, вспоминала о его болезни и кончине: «…тридцать восемь суток сплошного мученичества. Его силы пожирала 40-градусная температура… Он метался, отдавал приказания, порывался вставать. Призывал секретаря, делал распоряжения до мельчайших подробностей».
Утром 25 апреля 1928 года генерал Врангель умер. Последними его словами были: «Боже, храни армию!» и «Я слышу колокольный звон».
Российский историк В. Г. Бортневский, исследовавший архив Врангеля в США, пришел к выводу, что чекисты, опасаясь, что барон создаст новый центр активной борьбы для действий в СССР, решили убрать его, заразив какой-то неизвестной болезнью. Слухи об этом циркулировали среди русских эмигрантов после смерти Петра Николаевича и широко обсуждались в эмигрантской прессе. Эта версия также нашла свое отражение в известном рассказе Владимира Набокова «Помощник режиссера», написанном в 1943 году. Там отравление Врангеля приписывается советскому агенту генералу Голубкову (не исключено, что фамилию своего героя Набоков позаимствовал из булгаковского «Бега»), очевидным прототипом которого был упоминавшийся выше генерал Николай Владимирович Скоблин: «Первый из почивших председателей Б. Б. (у Набокова Союз Белой Борьбы был пародией на РОВС. — Б. С.) стоял во главе всего Белого Движения и, безусловно, был самым достойным в нем человеком; кое-какие смутные симптомы, сопровождавшие его неожиданный недуг, приводят на ум тень отравителя». Заметим, что в данном случае — насчет роли Скоблина — мы имеем дело с чистой воды художественным вымыслом. После 1923 года Врангель со Скоблиным не поддерживал никаких связей, и тому было практически невозможно организовать покушение.
На версии отравления настаивали и члены семьи Врангеля. Дочь Наталья вспоминала:
«Советы не оставляли попыток избавиться от отца. И в конце концов им это удалось. Мы только-только перебрались в Бельгию. Родители считали, что нам, детям, лучше учиться в школе на французском языке. У нас был свой дом, в котором кроме нас с родителями жили бабушка, ее сын, который сделался ненормальным после заражения крови (это произошло еще до революции), и денщик отца. Неожиданно в один из дней из-за границы приехал родной брат этого денщика, матрос. Все почему-то нашли это совершенно нормальным — перебраться через границу, отыскать наш домик. Целый день этот матрос находился на кухне, а вечером уехал. Поинтересоваться более подробно, кто он, откуда приехал и куда уехал, никому и в голову не пришло. А отец вскоре заболел. У него был сильный жар. Но доктора не могли выяснить, чем он болен. Говорили, что это скоротечный туберкулез… Сейчас-то я понимаю, что его отравили. Отец промучился месяц. Ему было только 49 лет. Многие не могли поверить, что отца больше нет. Его секретарь получал письма с просьбой заставить врачей удостовериться, что это не летаргический сон. „Не хороните генерала до появления трупных пятен“, — писали сторонники отца».
Аналогичные предположения высказывали и другие дети Петра Николаевича — Елена Петровна фон Мейндорф и Петр Петрович Врангель. Согласно семейной версии, причиной смерти Петра Николаевича было то, что накануне его болезни в доме Врангелей провел несколько дней неизвестный им ранее человек, якобы брат состоявшего при генерале вестового Якова Юдихина, матрос советского торгового судна, зашедшего в Антверпен.
Однако все доводы в пользу того, что Врангель стал жертвой чекистского покушения, оказываются на поверку весьма шаткими. Нет никаких объективных данных о том, что барон в последние месяцы своей жизни пытался создать какую-либо организацию для действий в СССР, и, соответственно, нет никаких оснований считать, что об этом стало известно в Москве. Наоборот, большевикам скорее выгоден был фактический раскол военной эмиграции на сторонников Врангеля и Кутепова, причем для советской власти последний был более опасен, поскольку являлся сторонником террора, тогда как Врангель выступал против активных действий эмиграции на территории СССР.
Кроме того, если бы в Москве все-таки решили расправиться с «черным бароном», это можно было осуществить гораздо более традиционными и менее изощренными способами. Если судить по воспоминаниям тех, кто встречался с Врангелем после его переезда в Бельгию, охраны у него не было. У ОГПУ было достаточно агентов среди офицеров Русской армии. Не стоило большого труда застрелить барона, например, во время его визита в общество галлиполийцев в Париже или направить убийц к нему в Брюссель. Напомним, что за два года до смерти Врангеля, 25 мая 1926 года, в Париже был убит лидер украинских националистов Симон Васильевич Петлюра. Его убийца якобы отомстил «головному атаману» за еврейские погромы на Украине, но было достаточно широко распространено мнение, что его к Петлюре подослало ОГПУ: как раз в мае 1926 года в Польше в результате военного переворота к власти вернулся Ю. Пилсудский, у которого с Петлюрой были достаточно тесные отношения, и в Москве могли опасаться активизации деятельности украинской эмиграции. Организовать такую же операцию против Врангеля не составило бы труда, списав убийство главкома либо на распри среди эмигрантов, либо на месть за казни, совершённые в районе действий Кавказской армии или в Крыму. Преемников Врангеля по руководству РОВСом, Кутепова и Миллера, не стали убивать в Париже только потому, что было решено организовать их похищение, чтобы попытаться получить у них информацию о деятельности белой эмиграции, направленной против СССР.
Если бы у советских спецслужб действительно был столь эффективный яд, действию которого приписывается смерть Врангеля, со всеми симптомами гриппа и туберкулеза, то непонятно, почему это оружие не было использовано против других врагов советской власти. Между тем лаборатория ядов появилась при Наркомате внутренних дел только в 1930-е годы.
Соратниками Врангеля для увековечивания его памяти по горячим следам были собраны все свидетельства очевидцев, в первую очередь — близкого окружения покойного, и описание его болезни и смерти было издано отдельным сборником. В нем нет даже намека на отравление:
«С начала зимы Главнокомандующий Русской армией генерал Врангель не чувствовал себя вполне здоровым. 20 декабря 1927 года простудился довольно сильно, так что пришлось несколько дней пролежать в кровати. Еще не совсем оправившись, 7 января Главнокомандующий ездил в Люксембург и посетил группу полковника Керманова, где в Вильтце чины кадра (находящиеся в резерве, а не на действительной военной службе. — Б. С.) Корниловского военного училища работают на кожевенном заводе. 14 января Главнокомандующий заболел инфлюэнцей, которая имела затяжной характер, температура особенно высокой не была. Главнокомандующий стал чувствовать себя лучше, ощущал лишь слабость и продолжал кашлять. По утверждению пользовавшего врача Вейнерта, кашель был от ларингита (горловой кашель), а слабость — обыкновенное явление после инфлюэнцы. Главнокомандующий выходил и вел нормальный образ жизни.
18 марта Главнокомандующий вновь простудился и 19-го слег в постель. С первого же дня температура была высокая. Пользовавший врач Вейнерт определил гриппозное кишечное заболевание. 24 марта был консилиум с доктором Док, местным специалистом по желудочным болезням. 30 марта приехал из Парижа профессор И. П. Алексинский, пробывший у больного 2 дня, и подтвердил диагноз докторов Док и Вейнерта. В состоянии здоровья улучшения не было, и 11 апреля профессор Алексинский приезжал вторично. В тот же день был консилиум при участии местного доктора Говартца, непредвиденно определившего у Главнокомандующего туберкулезный процесс левого легкого в очень активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулезных палочек. Было несколько консилиумов специалистов по разного рода заболеваниям во главе с доктором Дершайд, местным авторитетом по легочным болезням.
