Я уверен, что он в то время понимал необоснованность своей претензии к нам и предъявлял ее лишь для того, чтобы подзадорить меня. Возникали такие вопросы: почему Ставка не использовала весьма выгодное положение войск 2-го Белорусского фронта и не совместила удар войск 3-го Белорусского фронта с ударом нашего фронта, нанося его примерно с ломжинского направления, с юга на север, в направлении на залив Фриш-Гаф. В данном случае сразу же следовало бы этому фронту включить в свой состав войска 50-й и 3-й армий с их участками. Генеральный штаб не мог не знать о том, что наиболее сильные укрепления в Восточной Пруссии были созданы в восточной и юго-восточной ее части. Кроме того, сама по себе конфигурация фронта подсказывала нанесение удара именно с юга на север, чтобы отсечь Восточную Пруссию от Германии. К тому же удар с этого направления было легко совместить с ударом, наносимым войсками нашего фронта. Такое решение облегчило бы прорыв фронта противника в самом начале операции…
Непонятным для меня было и затягивание усиления 2-го Белорусского фронта войсками из резерва Ставки за счет 3-го Белорусского фронта после того, как решением той же Ставки четыре армии (три общевойсковые и одна танковая) были повернуты на другое направление и втянулись в бой с Восточно-Прусской группировкой.
Неужели даже в той обстановке Ставка не видела, что оставшимися силами фронт выполнить прежнюю задачу не сможет? А ведь я лично дважды беседовал по этому вопросу по ВЧ с Антоновым. И совсем уже непонятным было решение Ставки о передаче вообще всех четырех армий — 50,3,48-й и 5-й гв. танковой — 3-му Белорусскому фронту в самый решительный момент, когда войскам 2-го Белорусского фронта предстояло, не задерживаясь, преодолеть такой сильный рубеж, каким являлась Висла в ее нижнем течении. После того как войска нашего фронта вышли к морю у Элблонга (Эльбинга) и к заливу Фриш-Гаф, отрезав Восточно-Прусскую группировку противника, отразили все попытки этой группировки прорваться на запад, достаточно было прикрыть это направление 50-й и 3-й армиями, передав их 3-му Белорусскому фронту, 5-ю же гв. танковую и 48-ю армии нужно было немедленно освободить, оставив их в составе нашего фронта для продолжения действий на западном направлении.
Такую задачу Ставка нам опять-таки поставила, а войска не возвратила, зная заранее, что теми силами, которые остались в составе нашего фронта, эта задача выполнена быть не может…»
2-й Белорусский фронт, наступавший севернее, в Померании, по приказу Ставки должен был двинуть значительные силы в Восточную Пруссию. Рокоссовский считал, что стремление Ставки одновременно иметь два главных направления наступления — на Берлин и Кёнигсберг ведет лишь к затягиванию войны. Он писал в мемуарах:
«На мой взгляд, когда Восточная Пруссия окончательно была изолирована с запада, можно было бы и повременить с ликвидацией окруженной там группировки немецко-фашистских войск, а путем усиления ослабленного 2-го Белорусского фронта ускорить развязку на берлинском направлении. Падение Берлина произошло бы значительно раньше. А получилось, что 10 армий в решающий момент были задействованы против Восточно-Прусской группировки… Использование такой массы войск против противника… удаленного от места, где решались основные события, в сложившейся к тому времени обстановке на берлинском направлении явно было нецелесообразным».
Но Рокоссовского не послушались, возможно, оттянув тем самым падение Берлина на два-три месяца. Политика опять влияла на стратегию не лучшим образом.
Первоначально Сталин, по всей вероятности, предполагал, в случае успешного преодоления вислинского рубежа, сразу же захватить плацдармы на Одере и развивать наступление на Берлин, воспользовавшись тем, что у немцев на одерском рубеже почти не было войск. Войска же Рокоссовского, продвигаясь в Померанию, надежно прикрыли бы правый фланг фронта Жукова. Но затем внимание Сталина все более стало смешаться в сторону Восточной Пруссии. Вероятно, тут играли свою роль несколько факторов.
Близилась очередная встреча Сталина с Рузвельтом и Черчиллем (она состоялась в Ялте 4–11 февраля). Советский Союз предъявил претензии на значительную часть Восточной Пруссии с Кёнигсбергом. Вероятно, Сталин хотел поставить союзников перед свершившимся фактом, захватив к моменту начала Ялтинской конференции Кёнигсберг и большую часть Восточной Пруссии. Возможно, он опасался, что в последние дни войны немцы там могут капитулировать перед англо-американским десантом. Поэтому армии Рокоссовского и были повернуты против Восточно-Прусской группировки. После этого противник вынужден был перебросить против главных сил 2-го Белорусского фронта части, оборонявшиеся на юге Восточной Пруссии, по Августовскому каналу против 50-й армии И. В. Болдина, оставив там лишь слабый заслон. Командующий армией не заметил этого маневра, продолжая докладывать, что противник обороняется в прежней группировке, и Рокоссовский сместил его.
Не удалось и захватить с ходу Эльбинг. Ворвавшийся в город танковый отряд был окружен и уничтожен. Также устояла против первых советских атак крепость Грауденц. Но уже 26 января 5-я гвардейская танковая армия вышла к побережью залива Фриш-Гаф, блокировала Эльбинг и отрезала Восточную Пруссию от остальной Германии.
Однако захватить Кёнигсберг и основную часть Восточной Пруссии не удалось ни к 4 февраля, ни к 1 марта. Хорошо укрепленный и отчаянно обороняемый Кёнигсберг, как известно, пал только 6 апреля, когда из него ушли основные войска, защищавшие город. Но это обстоятельство все равно никак не повлияло на решения конференции. Черчилль и Рузвельт согласились отдать Сталину Кёнигсберг. Были согласованы и зоны оккупации в Германии, причем Берлин оказался в советской зоне, но должен был контролироваться всеми тремя державами. Казалось бы, теперь свободно можно было наступать на Берлин.
Уже 10 февраля 1945 года Жуков докладывал Сталину о плане Берлинской наступательной операции. Целью операции было «сорвать оперативное сосредоточение противника, прорвать его оборону на западном берегу р. Одер и овладеть городом Берлином». По утверждению Жукова, войска 1-го Белорусского фронта были готовы начать наступление на Берлин 20 февраля. Они уже владели в тот момент Кюстринским плацдармом на западном берегу Одера. Но в тот же день, 10 февраля, директивой Ставки 50, 3,48 и 5-я гвардейская танковые армии были переданы из 2-го в 3-й Белорусский фронт для завершения разгрома Восточно-Прусской группировки. Тем самым были значительно ослаблены возможности Рокоссовского по продолжению наступления в Померании.
Очевидно, план наступления на Берлин был утвержден Верховным главнокомандующим, поскольку уже 13 февраля Жуков отдал директивы своим армиям на проведение Берлинской операции. Армейские планы наступления должны были быть готовы к 17 февраля, но точное время перехода в наступление не устанавливалось. Задачи армиям были расписаны на первые четыре дня операции. После этого предполагалось начать штурм Берлина. Однако после начала 16 февраля германского контрнаступления в Померании Сталин значительную часть войск 1-го Белорусского фронта повернул против Померанской группировки противника. Хотя на самом деле эта группировка была слишком слаба, чтобы всерьез угрожать окружением советским войскам, наступающим к Одеру и Нейсе. В ее состав входили всего две танковые, три моторизованные и одна пехотная дивизии, тогда как у Жукова одних только танковых армий было четыре. Контрнаступление в Померании, названное операцией «Зонненвенде» («Солнцестояние»), осуществляли 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг», 4-я полицейская моторизованная дивизия СС, 11-я моторизованная дивизия СС «Нордланд», 23-я моторизованная дивизия СС «Нидерланды», части 28-й моторизованной дивизии СС «Валлония», 503-й тяжелый танковый батальон СС, танковая дивизия «Гольштейн», гренадерская дивизия «Фюрер» и 911-й дивизион штурмовых орудий. Тут надо заметить, что дивизия СС «Валлония» насчитывала всего лишь около трех тысяч человек, то есть представляла собой скорее усиленный полк. В дивизии «Фрундсберг» насчитывалось 87 танков и 28 штурмовых и самоходных орудий. В дивизии «Гольштейн» насчитывалось всего 25 танков. С учетом батальона «тигров» и отдельного дивизиона штурмовых орудий, а также танков в танковых полках моторизованных дивизий в ударной группировке было около 200 единиц бронетехники. Смешно думать, что такое количество танков и штурмовых орудий могло бы прорваться в тыл 1-го Белорусского фронта, а уж тем более нанести поражение его танковым армиям и окружить часть советских войск. Кроме того, рано или поздно дивизии группировки, деблокировавшей окруженный гарнизон Арнсвальде, пришлось бы повернуть против 2-го Белорусского фронта, наступавшего в Восточной Померании. Тем более что значительного продвижения немецким дивизиям добиться не удалось. Они были остановлены войсками правого крыла 1-го Белорусского фронта.
