Книга Молотов. Тень вождя, страница 33. Автор книги Борис Соколов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Молотов. Тень вождя»

Cтраница 33

В конце мая — начале июня 1942 года Молотов впервые посетил Великобританию и США. На четырехмоторном бомбардировщике «Пе-8» на десятикилометровой высоте Вячеслав Михайлович пролетел над оккупированной Европой. 20 мая 1942 года Молотов прибыл в Лондон. 26 мая он подписал здесь вместе с главой Форин Оффис Энтони Иденом договор «О союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны». Черчилль высоко оценил «государственную мудрость и понимание», проявленные наркомом во время переговоров. На британского премьера глава советской дипломатии произвел в целом благоприятное впечатление.

Черчилль охарактеризовал Молотова следующим образом:

«Человек, которого Сталин тогда выдвинул на трибуну советской внешней политики, заслуживает описания, которым в то время не располагали английское и французское правительства. Вячеслав Молотов — человек выдающихся способностей и хладнокровно беспощадный.

Он благополучно пережил все страшные случайности и испытания, которым все большевистские вожди подвергались в годы торжества революции. Он жил и процветал в обществе, где постоянно меняющиеся интриги сопровождались постоянной угрозой личной ликвидации. Его черные усы

и проницательные глаза, плоское лицо, словесная ловкость и невозмутимость хорошо отражали его достоинства и искусство. Он стоял выше всех среди людей, пригодных быть агентами и орудием политики машины, действие которой невозможно было предсказать. Я встречался с ним только на равной ноге, в переговорах, где порой мелькала тень юмора, или на банкетах, где он любезно предлагал многочисленные формальные и бессодержательные тосты. Я никогда не видел человеческого существа, которое больше подходило бы под современное представление об автомате. И все же при этом он был, очевидно, разумным и тщательно отшлифованным дипломатом. Щекотливые, испытующие, затруднительные разговоры проводились с совершенной выдержкой, непроницаемостью и вежливой официальной корректностью. Ни разу не обнаружилась какая-нибудь щель. Ни разу не была допущена ненужная полуоткровенность... Как он относился к людям, стоявшим ниже его, сказать не могу. То, как он вел себя по отношению к японскому послу в течение тех лет, когда в результате Тегеранской конференции Сталин обещал атаковать Японию после разгрома германской армии, можно представить себе по записям их бесед. Одно за другим щекотливые, зондирующие и затруднительные свидания проводились с полным хладнокровием, с непроницаемой скрытностью и вежливой официальной корректностью. Завеса не приоткрывалась ни на мгновение. Ни разу не было ни одной ненужной резкой ноты. Его улыбка, дышавшая сибирским холодом, его тщательно взвешенные и часто мудрые слова, его любезные манеры делали из него идеального выразителя советской политики в мировой ситуации, грозившей смертельной опасностью.

Переписка с ним по спорным вопросам всегда была бесполезной, и если в ней упорствовали, она заканчивалась ложью и оскорблениями. Лишь однажды я как будто добился от него естественной, челЪвеческой реакции. Это было весной 1942 года, когда он остановился в Англии на обратном пути из Соединенных Штатов, мы подписали англо-советский договор, и ему предстоял опасный перелет на родину. У садовой калитки на Даунинг-стрит, которой мы пользовались в целях сохранения тайны, я крепко пожал ему руку, и мы взглянули друг другу в глаза. Внезапно он показался мне глубоко тронутым. Под маской стал виден человек. Он ответил мне таким же крепким пожатием. Мы молча сжимали друг другу руки. Однако тогда мы были прочно объединены,

и речь шла о том, чтобы выжить или погибнуть вместе. Вся его жизнь прошла среди гибельных опасностей, которые либо угрожали ему самому, либо навлекались им на других. Нет сомнений, что в Молотове советская машина нашла способного и во многих отношениях типичного представителя — всегда верного члена партии и последователя коммунизма. Дожив до старости, я радуюсь, что мне не пришлось пережить того напряжения, какому он подвергался, — я предпочел бы вовсе не родиться. Что же касается руководства внешней политикой, то Сюлли, Талейран и Меттерних с радостью примут его в свою компанию, если только есть такой загробный мир, куда большевики разрешают себе доступ».

Британский премьер также особо отмечал:

«Для того чтобы выторговать более выгодные условия в переговорах, Сталин и Молотов считали необходимым скрывать свои истинные намерения до самой последней минуты. Молотов и его подчиненные проявили изумительные образцы двуличия во всех сношениях с обеими сторонами».

Что ж, это нормальный дипломатический прием, обычный для дипломатов всех стран мира. Наверняка Черчилль и Иден не раз действовали точно так же. И уподобление Молотова Талейрану и Меттерниху — все-таки перебор. Те, по крайней мере, сами формировали внешнюю политику, убеждали императоров и королей принять выбранный ими курс. Вячеслав Михайлович же был только послушным исполнителем сталинской воли. Талейран и Меттерних умели добиться положительного дипломатического результата в условиях, когда их страны находились в критическом, казавшемся безнадежным положении. Успехи Молотова были лишь переводом в дипломатические формулы людского, военного и экономического потенциала СССР (в период короткой советско-германской дружбы), острой нужды Англии и США в СССР как своем главном союзнике (в 1941 — 1942 годах) и военных успехов Красной армии (начиная с 1943 года). И это при том, что основные переговоры с союзными лидерами вел не Молотов, а Сталин и он же решал главные вопросы межсоюзнических отношений.

Вячеслав Михайлович негативно относился к своим западным партнерам по переговорам, хотя, естественно,

старался не показывать этого. Особенно худого мнения он был о президенте Трумэне. В 1971 году он вспоминал в беседе с Чуевым:

«Умер Рузвельт. Первая встреча с Трумэном. Он начинает со мной таким приказным тоном говорить! А перед этим у меня в Москве был разговор с Гарриманом и английским послом Керром по польскому вопросу — как формировать правительство. Мы за то, чтоб формировал его Польский национальный комитет, а они нам всячески Миколайчика этого подсовывают. И Трумэн: «Что же вы ставите так вопрос, что с вами нельзя согласиться; ведь это недопустимо!» Я думаю, что это за президент? Говорю: «В таком тоне я не могу с вами разговаривать». Он осекся немного... Туповатый, по-моему. И очень антисоветски настроенный. Поэтому начал в таком тоне, хотел показать свое «я»... Пришлось говорить с нами более солидно и спокойно. Потом он сказал о себе, что он себя скромно оценивает: «Таких, как я, в Америке — миллионы, но я — президент». На рояле играл. Неплохо, но ничего особенного, конечно. До интеллекта Рузвельта далеко. Большая разница. Одно общее: Рузвельт тоже был матерым империалистом».

Кстати сказать, Черчилля Молотов также именовал «насквозь империалистом».

Черчилль так изложил ход своих первых переговоров с Молотовым в Лондоне:

«Молотов начал с сообщения о том, что советское правительство поручило ему поехать в Лондон для обсуждения вопроса о создании второго фронта. Это не было новой проблемой. Впервые она была поставлена около десяти месяцев назад, а затем сравнительно недавно толчок этому был дан президентом Рузвельтом, который предложил г-ну Сталину, чтобы он т-н Молотов) отправился в Соединенные Штаты обсудить этот вопрос. Хотя в данном случае инициатива исходила от Соединенных Штатов, советское правительство сочло целесообразным, чтобы он поехал в Соединенные Штаты через Лондон, поскольку именно на Великобританию должна выпасть первоначально главная задача по организации второго фронта.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация