– И еще, – продолжил Жолкевский. – Есть женщина, очень похожая на Марину. Зовут ее Йеннифэр. Дмитрий ее очень боится. Кто она и откуда – выяснить не удалось. Но тот страх, граничащий с ужасом, что плескался в его взгляде, когда он первый раз увидел Марину, даже сравнить не с чем. Он словно в Преисподнюю заглянул. Вероятно, она как-то связана с его воспитанием… Не самым лучшим образом.
– Значит, у Марины нет шансов, – констатировал Сигизмунд.
– Этого никто не знает. Дмитрий вообще довольно странный человек. Он не волочится за женщинами, хотя в его возрасте это обычное дело. И деньги есть, и положение. Мало кто из них ему откажет, но он все равно подчеркнуто сдержан. Крайне чистоплотен. Ежедневно, если то позволяет ситуация, принимает ванну. Перед приемом пищи моет руки. После еды чистит рот небольшой щеточкой…
– Ваше величество, – обратился иезуит к королю. – Вы позволите мне сопровождать того, кому вы поручите вести переговоры с Дмитрием? Мне очень бы хотелось с ним поговорить.
– Почему нет? – пожал плечами Сигизмунд, протягивая иезуиту пакет, полученный от Дмитрия. – Верительное письмо я вам напишу. Никаких сложностей переговоры вызвать не должны. Только вы должны помочь мне найти ему ювелиров, да как можно скорее. У вас есть кто-нибудь на примете?
– Есть, – задумчиво произнес иезуит, завершив чтение письма.
Глава 3
11 марта 1605 года, Москва
Москва который день гудела и «плескалась», словно густое, нажористое хрючево в корыте, норовя выплеснуться и обляпать все вокруг. Убийство семьи царя не удалось утаить. Да, Годуновы в народе не пользовались особой популярностью, особенно Мария Федоровна, но это была царская семья. Не все поняли и приняли. Одно дело, когда ядом потравили в обычаях старых. А другое дело, когда вот так – грубо и вульгарно, как разбойники.
Чтобы хоть как-то увести мысли людей в сторону, люди Шуйского носились по городу и всячески распускали слухи один трагичнее другого. Их объединяло одно – Дмитрий погиб, и войско Сигизмунда движется к Москве. Чего там только не было! И отравление врагами, и подосланные убийцы, и гибель в бою, и казнь после попадания в плен, а местами и все вместе и по две порции. Но главное – Дмитрий Иванович Шуйский выставлялся как последняя надежда перед неизбежно накатывающим злом – поляками. Дескать, придут, ограбят, перекрестят в свою нечистую веру да заставят козлов под хвост целовать. И так далее, и тому подобное. Все это выглядело бессмысленно и глупо. Однако люди в те годы были весьма не искушены в переваривании лапши ушами, поэтому верили, но, к счастью, кто во что.
Патриарх паниковал и метался, не зная, как выкрутиться. Ведь если Дмитрий действительно погиб – это конец. Шуйский в его представлении мог сделать только одно – спустить все царство в выгребную яму. А иных внятных кандидатов не было. Иов прямо так натурально чувствовал, как царство погружается в хаос. Хоть монарха со стороны приглашай, а то ведь все окончательно прахом пойдет…
И тут прибыли огненники с письмом от Дмитрия и самыми радостными новостями. Иов даже поначалу не поверил. Вся та болтовня, что учинили Шуйские, и на него действовала тоже. Она была довольно заразительна и даже в какой-то мере убедительна. Люди вообще легче поддаются негативным эмоциям. Вот он и поддался. Однако, когда осознал масштаб произошедших событий, немедля побежал по Москве делиться с людьми «сей благой вестью».
Тут у толпы с подводы выступил. Там на бочку взобрался и речь толкнул. Полдня не прошло, как в столице наступил натуральный коллапс. Ведь Шуйские, вольно или невольно, умудрились сформировать образ народного героя из Дмитрия. Получалось, что царевич живота не пожалел ради счастья народного, так не посрамим же и мы его! Отстоим Москву от армий, исторгнутых из самой преисподней!
А тут еще и патриарх со своими речами задорными. Дескать, всевышний не оставил детей своих. Явил чудо и позволил трем тысячам московской рати разгромить в пух и прах несметное множество врагов. Да, почитай, без потерь, ибо сам господь бог оборонил их. А сам король Сигизмунд бежал в одном исподнем, едва успев скрыться.
И все бы ничего, да только на очередном микромитинге патриарха попытались схватить неизвестные. Но его легко отстояли. Как оказалось, в толпе, внимающей импровизированной проповеди, имелось с полсотни казаков – они и порубили в капусту тех, кто поднял руку на патриарха. Не всех. Кое-кто смог вырваться и броситься бежать.
Озверевшая от крови толпа двинулась следом.
Конечно, убивали не обычные горожане. Но разве это кого-то когда-то остановило? Чувство сопричастности – опасная игрушка! Откровенно бедственное положение бегунов спасли ворота, обычные кремлевские ворота, что затворились за их спинами, отсекая от ревущей толпы…
– Отче, – обратился к Иову старший среди казаков, когда основной накал спал. Отвел чуть в сторону да и решил полюбопытствовать. – А что, верно ли побил ляхов царевич?
– Верно, – кивнул уставший патриарх. – Побил. Иначе и не сказывал бы. В трех битвах под Смоленском. В первой держал оборону. Там гусар крылатых их посек да пехоте урон великий причинил. Во второй – разгромил лагерь их временный, куда те раны зализывать отошли. А в третьей – захватил пушки, прикрывающие покой основного лагеря под городом, и устроил страшный погром. Сам Сигизмунд с сотней рейтар бежал, да в засаду угодил. Царевич загодя в обход отряд послал с малыми пушками. Вот те короля польского и встретили картечью. Уйти-то ушел, но половину рейтар положил. Великая победа! Чудо!
– Да, – кивнул мужчина с удивительно ржавым голосом, который словно скрежетал. – Настолько, что не похожа она на правду. Не привык я грешный к чудесам.
– Дмитрий писал, что, как уладит все с Сигизмундом, к Москве пойдет. Тогда все и прояснится. Вернется к стольному граду с воинами да трофеями – никто не усомнится.
– Уладит?
– Мир хочет заключить, ибо не с руки нам с ними сейчас воевать, – сказал Иов и растер лицо руками. Устал он очень. Спать хотелось. Голова болела. – И спасибо тебе. Если бы не ты да твои казаки – меня бы к Шуйскому уволокли.
– Пытать?
– Если бы, – зло усмехнулся Иов. – Злодейство они задумали. Шуйский же меня добром пытается уговорить венчать его на царство. Я отказываюсь, ибо не богоугодно это. Вот теперь силой попытается принудить. Хм. А звать-то тебя как? Мне кажется, я тебя уже видел.
– Может, и видел, – усмехнулся казак. – Звали меня как-то в бытность минувшую Иваном по прозванью Кольцо
[64].
Патриарх задумался на минуту, а потом вдруг побледнел.
– Неужто вспомнил? – едко поинтересовался собеседник. Сам Иов ему лично ничего дурного не делал, но был в той команде, к которой он имел счеты.
