Люди иногда бывают такими странными!
Сейчас мы находимся в Неваде, в настоящей пустыне, где нет никаких деревьев – только наш лагерь, где пахнет разогретыми на костре бобами и «травкой». Здесь мы и живем – «веселая компания бродяг и искателей приключений», как называет нашу команду Джимми. Он вообще любит придумывать всякие занятные штуки, и у него это здорово получается. Правда, его талант и его остроумие я замечала, только когда бывала под кайфом, а поскольку под кайфом я оставалась почти постоянно, Джимми казался мне самым веселым парнем на свете. И все же он, наверное, что-то понял и обиделся, потому что когда однажды утром я проснулась, его спальник рядом с моим был пуст.
Это было еще в прошлом месяце. Я думаю, Джимми больше не вернется.
Наверное, это ничего, потому что я не так уж сильно по нему скучаю. Куда больше меня беспокоит другое: теперь я чаще бываю трезвой, а мне это не очень нравится. Когда я трезвая, я начинаю думать о Миссисипи и о том, как далеко от дома я забралась. Иногда я просыпаюсь по утрам от того, что мне чудится, будто я чувствую запах яичницы с беконом, которую жарит на кухне Матильда, но каждый раз оказывается, что это пахнет консервированными бобами, которые булькают в котелке над костром. Ничего другого Хайрам готовить не умеет, к тому же консервы достаточно дешевы. В общем-то, они меня устраивают, но… Чего бы только я не отдала за кукурузный хлеб и жареную рыбу, которую, бывало, готовили Бутси и Матильда!
Хайрам, кстати, из Колорадо. Почему – кстати? Не знаю. Он жил с братом Джимми во Фриско, а с нами начал путешествовать после того, как их вышвырнули из старого дома, который они самовольно заняли. Тогда у него была девчонка, Мэри, но она заболела и решила податься домой. Мэри как-то говорила, откуда она родом, но сейчас я этого уже не помню. Я вообще многого не помню – прошлое видится мне как будто сквозь густой туман, и я этому рада. Наверное – рада… По крайней мере, теперь я все реже вспоминаю, как в самом начале мы надеялись спасти мир, сделать его лучше и чище. С тех пор многое изменилось, это правда, но думать об этом бывает не слишком приятно. Вот, например, сравнительно недавний случай… Как-то в Вулко я зашла в аптеку, чтобы украсть аспирин. Внезапно продавец за прилавком включил свой радиоприемник на полную мощь, а всем, кто был в зале, велел молчать. По радио как раз рассказывали о том, что в Филадельфии, штат Миссисипи, Ку-клукс-клан расправился с тремя борцами за гражданские права. Когда я услышала это сообщение, мне захотелось встать на колени и поднять к небу сжатый кулак в память о трех героях, которые погибли, сражаясь за то, за что собиралась бороться и я. Пару лет назад я бы так и поступила, но сейчас я только положила в сумочку три лишних флакончика аспирина, а потом, спрятавшись в кузове припаркованного на стоянке фургона, забила себе косяк потолще.
Хотела бы я знать, как далеко от Миссисипи мне нужно уехать, чтобы наконец забыть те места, откуда я родом. Мои воспоминания о доме подобны реке, и я трачу очень много времени и сил, сражаясь с течением, которое несет меня назад к родным берегам.
Две из наших девчонок снова беременны. В лагере есть дети – человек десять малышей. Они бегают и играют между палатками – голышом, потому что так повелела мать-природа. Мне пока везет. Честно говоря, я никогда не думала о том, чтобы завести ребенка, но иногда, когда я смотрю на девчонок, которые укачивают своих малышей, я невольно спрашиваю себя, каково это – держать на руках крошечное живое существо, в котором воплотились все твои мечты и надежды и которое принадлежит тебе одной. Иногда я гадаю, неужели и Бутси когда-то испытывала ко мне что-нибудь подобное, или я была для нее только еще одним помидорным кустом в ее саду – кустом, который нужно было как можно скорее выдернуть и сжечь, пока разъедающая его болезнь не поразила здоровые растения.
* * *
Ноябрь, 1964
Я снова в Миссисипи. Весь последний месяц я кашляла не переставая, так что в конце концов Хайрам дал мне денег на врача, но вместо этого я купила билет на автобус. Вообще-то, я не так часто болею, но если уж это случилось, мне нужно только одно: моя кровать в моей комнате в моем доме, и чтобы Матильда приносила мне куриный бульон, а Бутси клала мне на лоб свою прохладную ладонь.
В автобусе я оказалась через проход от какой-то женщины, которая косилась на меня каждый раз, когда я начинала кашлять. А может, от меня просто воняло. В последнее время я мылась довольно редко – только в туалетах при бензозаправках, так что она, возможно, была не так уж не права. И все равно чертова ханжа мне не понравилась!
От автобусной станции меня подвез какой-то старик. Он ехал на похороны брата в Билокси в обычном фермерском пикапе, который насквозь провонял навозом – должно быть, поэтому он не обратил внимания на запах. Никаких денег он с меня не взял и вообще был довольно любезен. Высаживая меня на шоссе перед поворотом на длинную подъездную аллею, ведущую к нашему дому, старик пожелал мне всего хорошего и укатил. Наверное, если бы я попросила, он подвез бы меня к самым дверям, но я не стала его просить. Я помнила, что окна Бутсиной спальни выходят прямо на дорожку, и не хотела, чтобы она заранее меня увидела, потому что тогда она могла бы попросту не впустить меня в дом.
А этого я бы, наверное, не пережила.
Сначала, впрочем, я подошла к моему кипарису – мне хотелось убедиться, что мое дерево меня узна́ет. Я присела у корней и сразу почувствовала, что я дома. Мне стало так хорошо, что я незаметно задремала. Там меня и нашла Бутси. Дядя Эммет перенес меня в большую черную кровать в ее комнате и позвал врача, который сказал, что у меня воспаление легких.
Какое-то время я побуду дома. По крайней мере, до тех пор, пока мне не станет лучше. Но я не останусь, я знаю это точно. Подобное просто не в моем характере. А может, все дело в том, что я слышала, как Бутси плакала под дверью моей спальни, когда она думала, что я сплю. Вероятно, в отношениях матерей и дочерей есть что-то, что заставляет их видеть друг в друге только дурное. Или это что-то глубоко внутри заставляет меня причинять Бутси такую же боль, какую она причинила мне? Не знаю. Хотелось бы думать, что это не так, но кто знает…
Когда я немного отлежалась, Бутси снова рассказала мне историю своей матери – моей бабки, которая погибла во время наводнения 1927 года. По ее словам, когда моя мать уезжала из дома, она уже знала, что дамбы прорваны, но все равно прыгнула в машину и помчалась. Своей подруге она сказала, что ей непременно нужно добраться до Нового Орлеана, но в чем дело, не объяснила. А еще она поручила подруге свою дочь, то есть Бутси, которая тогда была совсем крохой. Скорее всего, это спасло Бутси жизнь, и все равно она всю жизнь спрашивала себя, почему мать не взяла ее с собой.
Эта история заставила меня задуматься. Я даже попыталась представить себе нашу могучую Миссисипи, которая взломала установленные людьми преграды и пошла крушить все вокруг. Может, в этом все дело?.. Я имею в виду – в постоянном ощущении, что твоя судьба вовсе не твоя и что ее определили вещи и события, происшедшие задолго до твоего рождения?
