– Эти часы принадлежали женщине, которая погибла на «Титанике», – объяснил Джон. – Ее сестра прислала их мне для ремонта, потому что она хочет носить эти часы в память о погибшей родственнице. – Он немного помолчал, потом добавил: – Знаешь, почти во всех старых часах есть что-то… особенное. Во-первых, за ними, как правило, стоит история нескольких поколений, а во-вторых… во-вторых, они как бы напоминают: тем, кто живет только сегодняшним днем, времени всегда не хватает, зато у тех, кто стремится к чему-то, что лежит за далеким горизонтом, в распоряжении вечность.
Его взгляд сделался печальным и каким-то далеким, и я легко прикоснулась к его руке, стараясь хоть как-нибудь его утешить.
– Это, наверное, самые красивые часы, какие я только видела! – проговорила я тихо, словно боясь нарушить мерный ход времени, который отмеряли тикающие вразнобой часы на полках.
Джон негромко вздохнул, потом перевернул часы и вскрыл корпус, обнажив механизм.
– Для меня самое прекрасное в этих часах – вот это, – сказал он. – Анкер, ангренаж, балансир… Каждая из этих деталей настолько близка к совершенству, насколько это возможно, иначе часы просто не пойдут.
Высокие напольные часы, прислоненные к стене, печально пробили несколько раз, но я заметила, что время на них было выставлено неправильно. Должно быть, Джон до них еще не добрался.
– У моей матери, – сказала я, – были часы на браслете – она давала мне ими поиграть, когда я была маленькая. Не знаю, куда они запропастились – среди тех вещей, которые нам пришлось продать мистеру Пикоку, их не было. Быть может, они до сих пор у тети Луизы – где-то спрятаны.
Джон нежно коснулся моей щеки.
– Спроси у нее. Если они сломались, я их починю. Ты сможешь их носить, и тогда тебе будет казаться, что твоя мама по-прежнему рядом.
Я затрясла головой.
– Не хочу! Не хочу, чтобы она была рядом!
Он осторожно положил часы-кулон обратно на зеленую фланель.
– Когда отец отправил меня сюда, к родственникам, я очень на него разозлился. Мне потребовалось много лет, чтобы понять: он поступил так, потому что любил меня, потому что хотел оградить меня от опасности и дать мне возможности, которых у меня не было бы, останься я в Миссури. Я не знаю, что сделала твоя мать, но, быть может, она решилась на это потому, что любила тебя. И точно так же я не могу сказать, что́ ею двигало, но, быть может, твоей маме не хотелось, чтобы ты всю жизнь видела перед собой женщину, которая оказалась не способна справиться со своим горем.
Я невольно отстранилась. Его слова эхом отдались у меня в голове, но я по-прежнему не допускала и мысли, что Джон может быть прав. Спеша переменить тему, я сказала:
– А почему ты предпочел чинить часы вместо того, чтобы, к примеру, работать на ферме?
– Мой дед был часовщиком – еще в Германии. У отца в Миссури тоже была маленькая часовая мастерская, он и научил меня всему, что знал сам, точно так же, как в свое время его научил мой дед. Я надеюсь, что когда-нибудь у меня будет сын, которому я смогу передать все, что знаю… – Он задумчиво покачал головой. – Наследственность… она существует, можешь мне поверить. И это – нечто большее, чем просто цвет волос и способности к математике.
Я хотела сказать ему, что он, скорее всего, заблуждается, но осеклась, вспомнив, как в раннем детстве я сама ходила по нашему саду следом за матерью, с удовольствием заучивая названия растений и цветов, и даже пыталась что-то сажать – не потому, что мне хотелось вырастить бамию или томаты, а просто потому, что мне нравилось прикасаться руками к нагретой солнцем влажной, плодородной земле.
Колокольчик у входной двери неожиданно звякнул, и мы оба вздрогнули – ведь Джон повесил на нее объявление «Закрыто», и мы чувствовали себя в безопасности. Я едва не запаниковала, думая, что мистер Пикок вернулся раньше обычного, но это был не он.
– Мистер Ричмонд? – донесся из зала приятный мужской голос. Мне он был незнаком, но Джон, похоже, его узнал, поскольку по его лицу скользнула какая-то тень. Бросив быстрый взгляд в сторону двери, ведущей из мастерской в лавку, он повернулся ко мне:
– Тебе придется уйти, Аделаида, да поскорее. В зале не задерживайся и по сторонам не смотри, ступай прямо к двери. Ты поняла? Прямо к двери и на улицу!
– Но…
Но Джон уже подталкивал меня к выходу из мастерской. Оказавшись в лавке, я направилась прямо к выходу, как он и просил, однако любопытство оказалось сильнее меня, и я исподтишка взглянула на пришельца. Он был невысок, но очень широк в плечах. Могучая грудная клетка напоминала бочонок, руки и короткие, словно тумбочки, ноги были толстыми и, по-видимому, очень сильными. На незнакомце была широкополая шляпа, которую он почему-то не снял, но я была почти уверена, что волосы у него черные, как вороново крыло, а смуглая кожа имела редкий в наших местах оливковый оттенок. Темно-синий в полосочку костюм явно был очень дорогим (хотя и не таким дорогим, как у мистера Хитмена) и сидел на нем как влитой.
Я почти достигла двери, когда мужчина шагнул вперед, преградив мне путь. Сняв шляпу, он улыбнулся.
– Прошу прощения, мисс, но мы, кажется, незнакомы.
– Мне нужно домой, – запинаясь, пробормотала я. – Меня ждет тетя…
– Меня зовут Анджело Берлини, – продолжал мужчина как ни в чем не бывало. – Я – деловой партнер мистера Ричмонда.
– Оставь ее, Анджело, – произнес за моей спиной Джон, и в его голосе прозвучали резкие нотки, каких я раньше не слышала. – Пусть идет. Она не имеет к нашим делам никакого отношения.
Я не понимала, что происходит, и мне хотелось только одного – чтобы все это поскорее закончилось, поэтому я сказала:
– Я – мисс Аделаида Боден. Очень приятно с вами познакомиться, мистер Бел… Берлини, но я действительно очень спешу.
– Мне тоже очень приятно, мисс Боден. – Он отступил от двери, давая мне пройти. – Надеюсь, что в следующий раз вы не будете так торопиться, и мы сумеем узнать друг друга получше.
Джон молча шагнул вперед и распахнул передо мной дверь (на этот раз звяканье дверного колокольчика показалось мне таким же неуместным, как сорняки в нашем саду). Едва я переступила порог, как дверь за мной захлопнулась, а жалюзи опустились, так что я даже не успела ничего спросить.
Стоя спиной к двери, я пыталась отдышаться и унять сердцебиение, когда вдруг заметила на тротуаре на другой стороне улицы – прямо напротив ювелирной лавки – знакомую фигуру. Это был негр Леон – тот самый человек, которого мы с Джоном видели на плантации Эллиса. Тогда Джон назвал его по имени, значит, они были знакомы, хотя я и не представляла себе, что может их связывать.
Леон меня тоже заметил. Несмотря на холод, шляпы на нем почему-то не было, поэтому он просто поднес два пальца к виску и кивнул. До него было довольно далеко, но мне показалось, что он как-то странно улыбнулся – словно знал что-то такое, о чем я даже не догадывалась.
