Я уже собиралась вернуться в дом, как вдруг услышала знакомые голоса. Они раздавались где-то возле бывшего хлопкового сарая, и я, развернувшись, двинулась на звук. Звон миллионов цикад наплывал на меня знойными волнами, солнце пульсировало точь-в-точь как музыка в нашем старом радиоприемнике, когда красный волосок настройки заедало между станциями. Потом с моих глаз словно пелена упала, и я увидела, что желтая лента, ограждавшая яму, порвана, а рядом со сдвинутым в сторону брезентом – держась за руки и попирая босыми ногами жирную плодородную землю – стоят моя мать и Кло. Как ни странно, черные волосы моей падчерицы, которые обычно торчали во все стороны непослушными кудряшками (особенно если никто не брал на себя труд с самого утра расчесать их как следует), были не только аккуратнейшим образом собраны в «хвост», но и подвязаны ярко-красным платком, очень похожим на тот, который я видела на своей матери.
Несколько мгновений я молча разглядывала обеих, жадно хватая ртом воздух и чувствуя где-то внутри легкую горечь от того, что меня предали. Уж больно легко и быстро эти двое нашли друг друга! Это было непонятно и немного обидно. Можно было подумать, что я им совершенно не нужна. Что Кэрол-Линн нет до меня дела – это-то как раз было понятно, но Кло?!
– Кло! – в тревоге крикнула я, заметив, что две фигуры передо мной начинают раскачиваться из стороны в сторону и вот-вот сорвутся в яму. Должно быть, жара и головная боль сыграли со мной злую шутку, поскольку уже в следующее мгновение я убедилась, что Кэрол-Линн и Кло по-прежнему стоят неподвижно и никто никуда не падает. С силой прижав пальцы к вискам, чтобы хоть немного обуздать боль, я спросила как можно спокойнее:
– Что вы здесь делаете? Или вы не знаете, для чего нужна желтая полицейская лента?
Кло обернулась. За ночь черный карандаш-подводка у нее под глазами окончательно размазался, что в сочетании с черной майкой придавало ее коже мертвенный, пепельно-серый оттенок. Тем не менее ее мордашка выглядела несколько приветливее, чем накануне, и это меня слегка утешило.
– Какой-то мужик, которого звать Томми, приготовил нам завтрак, а потом сказал, что в этой яме нашли настоящий скелет, – сообщила Кло.
– Я в курсе, – кивнула я, мысленно проклиная брата. Когда накануне вечером мы вернулись, он и мать уже спали, но я надеялась, что утром успею предупредить его насчет девочки.
– А я ничего такого не знала, – величественно сообщила Кэрол-Линн, качая головой. – Надо расспросить Бутси, может быть, ей что-нибудь известно.
Я почувствовала, как мозги у меня в голове створаживаются, как подогретое молоко.
– Но ведь Бутси… – Я вовремя прикусила язык, вспомнив слова Томми. «Мама живет в своем собственном маленьком мирке, который с каждым днем будет становиться все меньше».
– Но ведь Бутси здесь нет, – сказала я несколько более отрывисто, чем собиралась, и добавила, спеша перевести разговор на что-нибудь нейтральное: – Вы обе должны отойти за полицейское ограждение. Сегодня утром сюда собирался приехать шериф, и я не хочу, чтобы он застал вас там, где посторонним находиться не полагается.
К моему огромному облегчению, Кэрол-Линн послушно попятилась от края ямы. Сделав таким образом несколько шагов, она развернулась и подошла ко мне. С протяжным театральным вздохом Кло проделала то же самое, хотя и гораздо медленнее. Как только обе вышли из-за ограждения, я наклонилась к земле и, подобрав концы разорванной ленты, связала их узлом. Оставалось надеяться, что шериф ничего не заметит.
Кэрол-Линн тем временем взяла Кло за руку и повела по направлению к саду, говоря на ходу:
– Тебе непременно нужно познакомиться с Бутси. Я уверена, она подберет тебе какую-нибудь другую одежду. Молодая девушка должна одеваться поярче. Быть может, после обеда мы трое поедем в город, в универмаг «Хемлин», и купим тебе подходящую косметику. Я думаю, тебе больше подойдут естественные цвета…
Я уже собиралась сказать, что на одежду, которая продается в «Хемлине», Кло даже не взглянет, не говоря о том, чтобы ее носить, и что мне запрещалось пользоваться косметикой (если не считать гигиенической помады и лосьона от загара), пока мне не стукнуло четырнадцать. Накануне моего дня рождения Бутси сама отвезла меня в универмаг, где был отдел косметики «Мерле Норман» – это и был ее подарок. В ящике моего ночного столика в спальне до сих пор хранилась коробочка блеска для губ. Я очень долго им не пользовалась, думая, что накрашу губы, когда вернется мама, но она все не возвращалась, а когда, наконец, вернулась, мне уже не хотелось посвящать Кэрол-Линн в один из так называемых «обрядов взросления»
[10]. Какой смысл, думала я, если до сих пор я переходила из одной возрастной категории в другую без ее участия?
Перед глазами у меня запрыгали черные мушки – верный признак подступающей мигрени.
– Бутси больше нет! – выкрикнула я и сразу почувствовала жгучий стыд, но было уже поздно.
Кэрол-Линн и Кло удивленно уставились на меня. Потом мать слегка выпрямилась и расправила плечи.
– Ступай к себе в комнату, Вивьен Ли. Сейчас же! Я запрещаю тебе разговаривать со взрослыми таким тоном.
При этих словах брови Кло подскочили аж до самых волос.
Я набрала в грудь побольше воздуха, потом медленно выдохнула, одновременно считая про себя от двадцати до ноля. Я, правда, была не особенно уверена, что этот прием сработает – его рекомендовал мне психоаналитик, у которого я побывала всего один раз. После того как он заявил, что не считает медикаментозное лечение целесообразным, я ушла и больше не возвращалась.
– Кэрол-Линн, – начала я, стараясь говорить как можно медленнее и как можно спокойнее, – не поздновато ли ты вспомнила, что у тебя есть дочь? Кроме того, – если ты не в курсе, – я уже слишком взрослая, чтобы ты могла отослать меня в комнату.
Ее взгляд скользнул по моему лицу, и если бы в эти минуты моя голова не раскалывалась от боли, я – клянусь чем хотите! – почувствовала бы и стыд, и сожаление. Впрочем, уже через пару мгновений я вспомнила, что передо мной стоит практически чужая, посторонняя женщина, которую я совершенно не знаю и которая не помнит и не знает меня.
– Взрослая женщина не стала бы так разговаривать с матерью, – раздался позади меня мужской голос, и я резко обернулась. Томми… ну конечно, это был он!
– Тем более с больной матерью, – добавил брат, чуть понизив голос, и его голубые глаза стали жестче. – И особенно если тебя может услышать юная, впечатлительная особа. – И он кивком показал на Кло.
Я едва не рассмеялась, подумав о том, что «юная» Кло могла бы научить Томми таким словам, каких он в жизни не слышал, и что впечатлительности в ней было не больше, чем в старом диване. Конечно, если бы перед ней вдруг оказался Джастин Бибер или Мэрилин Мэнсон – дело другое, но Томми не был ни тем ни другим, а уж я тем более. Нет, такие слова, как «впечатлительность», «последовательность» и «рациональное восприятие», нельзя было применить по отношению к Кло ни при каких обстоятельствах.
