Я все-таки налила дяде кофе, и он с благодарностью кивнул, принимая у меня из рук кружку. Джон, позабыв о газете, быстро встал из-за стола и отправился в нашу комнату за одеждой. Уилли поднимался с видимой неохотой, и я подумала, что он попытается что-то возразить, но и он ушел, не проронив ни единого слова.
Прошло не больше минуты, и из кухни появилась тетя Луиза с большой дымящейся тарелкой, на которой лежал разрезанный на несколько частей омлет. Увидев, сколько воды натекло с дядиной одежды и обуви, она принялась упрекать мужа в том, что он-де испортил ей ковер.
– Прекрати, женщина! Сейчас не до ковров! – рявкнул дядя, но я видела, что он скорее озабочен, чем рассержен. – Это кому омлет? Мне?
Виновато покосившись в мою сторону, тетя Луиза поставила тарелку перед мужем и помогла снять промокший плащ. Уплетая омлет за обе щеки, дядя Джо продолжал говорить:
– Для вас, женщины, тоже найдется дело. Собирайте понемногу вещи, а главное – слушайте внимательно. Как только услышите пожарную сирену – а это сигнал, что дамбы прорваны, – сразу бегите к нашему охотничьему домику, как мы и договаривались. Там высоко, вода туда не дойдет, только не возитесь и не мешкайте. Вода в реке поднялась очень высоко, поэтому если дамбу прорвет, в городе будет вторая Ниагара. Чтобы спастись, у вас будет от получаса до трех часов – в зависимости от того, как далеко от Индиэн Маунд произойдет прорыв.
Я слушала его и кивала, все крепче прижимая Бутси к себе. Пожалуй, только сейчас неизбежное наводнение стало для меня реальным. До сегодняшнего дня меня куда больше волновали другие проблемы, и о реке, готовой каждую минуту размыть и прорвать земляные дамбы вдоль берегов, я думала не так уж и часто.
Потом дядя вплотную занялся омлетом, а я поднялась наверх, к Джону. Он был уже в сапогах и охотничьих бриджах, но в белой сорочке с нарукавниками, в которой он обычно работал в ювелирной лавке. Когда, все еще с Бутси на руках, я вошла в нашу комнату, он плотно закрыл дверь и крепко прижал меня к себе. Несколько мгновений мы трое просто наслаждались теплом и чувством близости друг к другу; не знаю, как Джон, а я и думать забыла о наводнении, грозившем нам гибелью. Наконец я подняла голову.
– Анджело…
– Я знаю. – Джон поцеловал в лоб сначала меня, потом Бутси.
– Кто мог его убить?
Он покачал головой.
– Джон, – с горячностью заговорила я, – мы должны уехать из Индиэн Маунд. Две недели назад я виделась с Анджело – он специально приехал из Нового Орлеана, чтобы нас предупредить. Он сказал, что мы обязательно должны уехать и что он все приготовит…
Джон слегка отстранился и посмотрел на меня пристально и внимательно.
– Ты мне об этом не говорила.
– Не говорила, потому что он просил… Анджело сказал, что ты больше не занимаешься… что ты больше на него не работаешь, и поэтому тебе грозит опасность. И нам с Бутси тоже – именно поэтому он посоветовал нам уехать как можно скорее. Он планировал переправить нас в Миссури к твоим родственникам, но хотел сначала все подготовить. А тебе Анджело велел сказать все только в самую последнюю минуту, потому что… Он сказал, что ты очень упрямый, и если дать тебе время все обдумать, ты ни за что не согласишься. С тех пор я его больше не видела и не получала от него никаких известий. Я… – Я даже зажмурилась – такой ужасной была пришедшая мне в голову мысль. – О Джон!.. Что, если его убили из-за того, что он пытался помочь нам?!.
– Не говори так, Аделаида! Анджело все равно не вернуть, а мы… – Джон тоже закрыл глаза и глубоко вздохнул. – Да, Анджело был прав: я бы не согласился. Даже после того, как я с ним порвал, даже после того, как я сам убеждал тебя переехать в Миссури, я… Нет, наверное, даже ты не сумела бы меня уговорить.
Выпустив меня из объятий, Джон уронил руки вдоль тела и, отойдя к окну, стал смотреть на залитые водой поля, на превратившуюся в ручей подъездную аллею, на ушедшую под воду лужайку.
– Сейчас я должен пойти с твоим дядей, чтобы наполнять землей мешки. Когда я вернусь, мы с тобой решим, как нам добраться до Миссури, только… Ведь мы поедем туда только на время, правда? Только на время?..
Я никак не могла понять, кого он уговаривает: меня или себя.
– Мне страшно, Джон!
Развернувшись на каблуках, он шагнул ко мне и взял за руку, на запястье которой я носила часы.
– Ты помнишь, что написано на задней крышке? Я буду любить тебя вечно… Вместе мы все преодолеем, и когда мы оба станем седыми и старыми, мы расскажем нашим правнукам, какими отважными и сильными мы были когда-то.
После этого Джон быстро закончил одеваться, расцеловал Бутси в обе щеки и крепко поцеловал меня в губы.
– Я очень люблю вас обеих, – сказал он, и я увидела на лице Джона его прежнюю улыбку.
– Мы тоже тебя любим, – ответила я. – Будь осторожен.
Из окна спальни мы с Бутси смотрели, как трое мужчин отправились в путь – верхом, потому что для автомобильных колес грязь была слишком глубока. Джон, конечно, обернулся, чтобы помахать нам на прощание, а я помахала в ответ, но все это время я думала о нашем последнем разговоре с Анджело Берлини – о том последнем разе, когда я видела его живым, и о семи воро́нах, слетевших с кипариса на наш залитый водой задний двор.
Глава 43
Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Июнь, 2013
Однажды ночью – примерно через неделю после визита Матильды – я снова бродила по темному дому, прислушиваясь к тому, как еле слышно вздыхают старые балки, как тихонечко гудят от напряжения поддерживающие крышу стропила и поскрипывают под ногой рассохшиеся за десятилетия половицы. В детстве я думала, что они рассохлись и покоробились из-за воды, которая ворвалась в дом во время Большого наводнения, сама же катастрофа представлялось мне чем-то вроде кропления святой водой, которое должно было защитить дом от всех грядущих напастей. И беды действительно обходили его стороной, по крайней мере, до тех пор, пока на нашем заднем дворе не показался из-под земли скелет.
Чаще всего во время своих ночных странствий я размышляла о том, что́ рассказала мне Матильда. Я думала об Аделаиде, о том, что она была любима и любила сама, что она была доброй и сердечной, что у нее не было врагов, которые могли бы желать ей смерти. Но как в таком случае объяснить тот факт, что все считали Аделаиду утонувшей, тогда как на самом деле ее тело было закопано на ее собственном заднем дворе, где и пролежало в безвестности почти восемь десятилетий?.. То и дело перед моим мысленным взором вставало лицо, которое я видела на свадебной фотографии в газете. Глаза Аделаиды – как и глаза Бутси на старом студийном портрете – как будто безмолвно спрашивали о чем-то, и я догадывалась, что это за вопрос. Я только не была уверена, что мне хочется знать на него ответ. Что, если, докопавшись в конце концов до истины, я тем самым разрушу стройную картину семейного прошлого, за которую мы все так упрямо цеплялись и которой так дорожили? Что, если мои настойчивые поиски способны лишь развеять по ветру все представления о том, какими были наши предки – женщины из рода Уокеров? Что мне тогда делать? Как жить? Чем оправдаться?
