Анджело снова посмотрел на Бутси, пытавшуюся жевать золотое кольцо с сердечком, которое только недавно стало ей впору. Взяв ее ручку в свою, он осторожно снял кольцо.
– Я возьму его с собой. Самому мне, скорее всего, вернуться не удастся, поэтому я пришлю к тебе верного человека, который передаст тебе мои инструкции. Он отдаст тебе это кольцо, чтобы ты знала – этот человек действительно от меня.
Я кивнула, забирая у него дочь.
– Хорошо. – И я через силу улыбнулась.
В ветвях кипариса над нашими головами послышался какой-то шум и возня, и мы дружно вскинули головы. На трех самых больших ветвях сидели воро́ны – по четыре на каждой. Черные крылья маслянисто поблескивали в неярком дневном свете, в больших круглых глазах отражалась листва, болота, весь мир.
– Двенадцать… – прошептала я. – Двенадцать ворон. В колыбельной упоминается только о десяти.
Анджело вопросительно посмотрел на меня, и я пояснила:
– Матильда часто поет Бутси на ночь старинную колыбельную, в которой говорится о воронах… – И я стала негромко напевать. Сначала я промурлыкала только мотив, чтобы вспомнить слова, потом запела, копируя интонации Матильды:
– Видеть ворону – радости быть.
Двух увидать – яд печали испить.
Три птицы – к свадьбе, к разлуке – четыре,
Пять – быть богатым, шесть – денег просить.
Семь – это тайну большую узнать,
Жаль, что нельзя ее вам рассказать.
Восемь – блаженства за гробом испить,
Девять – во ад, умерев, угодить.
А коли ты десять ворон увидал,
Значит, ты чёрта живьем повстречал.
– Не очень-то веселая колыбельная, – заметил Анджело.
– Не очень, – согласилась я. – Впрочем, большинство колыбельных почему-то довольно мрачные. Взять хотя бы «Трех слепых мышек», которым хозяйка дома отрезала хвосты ножом…
Опустив голову, Анджело некоторое время катал на ладони крошечное колечко.
– Ну ладно, мне пора идти. Никому не говори, что я здесь был и что ты сама готовишься к отъезду. Жди, пока я не пришлю человека с кольцом… – Он немного помолчал, пристально глядя мне в глаза. – Если Джону будет угрожать непосредственная опасность, я сразу дам тебе знать, и тогда будь готова действовать немедленно…
Я кивнула – на этот раз гораздо более уверенно.
– Хорошо.
– В таком случае до свидания, Аделаида. Надеюсь, мы еще увидимся… в более благоприятных обстоятельствах.
– Я тоже надеюсь. – Я крепче прижала Бутси к себе. – Спасибо, Анджело. Ты сам очень хороший человек.
Повернувшись, Анджело быстро пошел в обход дома по направлению к парадному крыльцу. Я чуть было не окликнула его, чтобы спросить, как вышло, что он подарил изумрудные сережки Саре Бет, а не своей невесте, но вовремя опомнилась, вспомнив слова подруги: «Никогда не задавай вопросов, ответы на которые могут тебе не понравиться».
Я смотрела ему вслед, пока он не исчез за углом дома. Потом мое внимание привлекло хлопанье крыльев у меня над головой. Я подняла взгляд и увидела, что семь из двенадцати ворон слетели на задний двор и стали ковыряться в земле в поисках червяков, которых выгнала из подземных нор вода. Вокруг неожиданно потемнело, тяжелые дождевые тучи набежали со всех сторон и закрыли солнце.
Забросив книгу и одеяло в коляску, я быстро пошла к дому, держа дочь на руках и таща коляску за собой. Когда я подходила к заднему крыльцу, с неба упали первые крупные капли дождя, они отвлекли мое внимание, и я не сразу заметила человека, который стоял за противомоскитной сетчатой дверью и внимательно наблюдал за мной.
Это был мой кузен Уилли. Сначала я хотела спросить, почему он оказался дома в разгар рабочего дня, но потом передумала. В выражении его лица было что-то такое, от чего у меня по спине пробежал холодок. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга сквозь дверную сетку, потом по козырьку крыльца загрохотал ливень, и Уилли, по-прежнему не говоря ни слова, распахнул дверь и отступил в сторону. Прежде чем я успела попросить его помочь мне завезти в дом коляску, он круто развернулся на каблуках и скрылся в кухне.
* * *
14 апреля, 1927
Прошло почти две недели, а от Анджело не было никаких вестей. Две недели я почти не спала по ночам и очень мало ела. Бутси тоже стала беспокойной и капризной, и я впервые задумалась, как некоторым матерям удается скрывать свои переживания от детей. Лично мне казалось, что мы с Бутси буквально настроены на одну волну и что малышка чувствует то же самое, что и я, хотя знать, в чем дело, она, конечно, не могла.
О визите Анджело я, естественно, никому не сказала. Даже Джону. Похоже, мы оба умели неплохо скрывать друг от друга неприятную правду. Джон, впрочем, был слишком занят какими-то своими делами, поэтому не заметил даже, что на пальчике Бутси больше нет золотого кольца. Его исчезновение заметила только Матильда, но когда она спросила меня, куда подевалось кольцо, я сказала, что убрала его до тех пор, пока девочка немного не подрастет. Матильда, однако, видела, как я разговаривала с Анджело, значит, она вполне могла увидеть, и как я отдала ему кольцо, так что, скорее всего, служанка знала, что я лгу. Что касалось Уилли, то в эти недели я с ним почти не встречалась и разговаривала. Об Анджело ни он, ни я не упоминали.
Джон каждое утро отправлялся в ювелирную лавку. Перед уходом он по-прежнему целовал меня, но из-за возникшей между нами недоговоренности поцелуй казался сухим и неискренним, да и я отпускала его в город с тяжелым сердцем. Лишь обещание Анджело предупредить меня, если Джону будет угрожать непосредственная опасность, помогало мне держать себя в руках. И все же по временам мне казалось, что мы оба танцуем в тумане на краю обрыва, не сознавая того, чем грозит нам один неверный шаг.
Тайком от Джона я начала наполнять два объемистых чемодана одеждой и другими необходимыми вещами. Много взять я не могла, поскольку отсутствие тех или иных предметов могло броситься в глаза тете или Матильде. С другой стороны, вещей должно было хватить, чтобы мы втроем могли как-то продержаться хотя бы в первое время. И все же однажды я чуть не попалась. Как-то, войдя в детскую, я увидела Матильду, которая рылась в шкафу и ящиках комода в поисках кружевного розового чепчика Бутси. Мне пришлось сказать, что я, должно быть, обронила его во время одной из прогулок, однако, судя по выражению лица служанки, мои способности к вранью отнюдь не улучшились от частого употребления. Хорошо еще, что Джон был слишком занят своими проблемами, в противном случае он бы сразу заметил, что со мной творится что-то неладное и что запас его носков и чистых воротничков уменьшился чуть не вдвое.
Дожди не прекращались, и в окна были хорошо видны поникшие от сырости эвкалипты и ладанные сосны. Мне они напоминали потрепанных, согнутых жизнью стариков, которые уже не ждут от жизни ничего хорошего. Окрестные фермеры выбивались из сил, надеясь спасти хотя бы часть посадок на полях, которые находились на возвышенностях и еще не были затоплены, не забывая, впрочем, пристально следить за состоянием прибрежных дамб и заграждений, которые распухшая от дождей Миссисипи день и ночь ощупывала своими глинистыми пальцами, выискивая слабое место.
