Трипп молчал, но сейчас я не нуждалась в его комментариях. Мой палец продолжал двигаться по схеме, пока не коснулся кружочка с моим именем и не уперся в пустое пространство в нижней части древа. Здесь могла бы быть Кло, подумала я. Кло, которую я бросила после развода.
– Я всегда считала, что в словах Бутси что-то есть. И я своим примером доказала, что наша наследственная болезнь живет и во мне.
В ответ я услышала только скрип старой качалки на неровном, рассохшемся полу. «Прошлое каждого человека не высечено в камне»?.. Ну-ну… Покачав головой, я стала разглядывать кружки и квадратики с именами, которые были мне незнакомы. Об этих родственниках я никогда не слышала, но сейчас передо мной лежало доказательство того, что все они когда-то существовали. Джон. Уильям. Джозеф. Луиза… Они были не просто родственниками – предками, а значит, с каждым из них я была связана незримой нитью, но до недавнего времени все эти давно умершие люди меня нисколько не интересовали. Да и то сказать – пока я не прочла книгу миссис Шипли, я даже не знала, что по-настоящему мою бабку звали Элизабет.
Мой взгляд непроизвольно устремился к часам, которые я продолжала носить на руке, хотя стрелки на них навсегда застыли на без десяти три.
– Вот… – Я подняла руку и показала часы Триппу. – Это может быть важно. Муж Аделаиды утверждал, что она никогда их не снимала и что по этим часам можно будет опознать тело. На задней крышке часов есть гравировка «Я буду любить тебя вечно», так что ошибка исключена: это те же самые часы… – Я несколько раз качнулась в кресле и продолжила рассуждать вслух: – Но мы нашли их не в могиле. Кло отыскала их в коробке со старыми деталями для часов, которая когда-то принадлежала дядя Эммету, а от него перешла к Томми.
– А когда родился дядя Эммет?
Я посмотрела на наше фамильное древо.
– В двадцать седьмом. Он был на год моложе Бутси. Дядя Эммет и моя бабушка были троюродными братом и сестрой – я знаю это, потому что позвонила миссис Шипли и спросила. Отец дяди Эммета Уильям приходился Аделаиде кузеном, то есть двоюродным братом.
– Значит, этот Эммет никогда не видел Аделаиду, и часы попали к нему намного позже. Кто же мог подложить их в эту коробку с деталями? – спросил Трипп.
– Вот именно! – Я подняла вверх палец. – Знаешь, я начинаю думать, что шериф Адамс был прав и мы никогда ничего не узнаем, потому что все это случилось слишком давно.
Трипп, комично подняв брови, посмотрел на меня.
– Вивьен…
– Да, я знаю. – Я вздохнула. – Вивьен Уокер из тех, кто не признает слова «нет»…
– Заметь, это ты сказала – не я.
– Хорошо, я сказала. Я… – Я снова вздохнула. – Но это вовсе не означает, что я действительно так считаю. Я, знаешь ли, научилась вести себя умнее. Когда я вижу перед собой бетонную стену, я отнюдь не бросаюсь вперед, чтобы пробить ее головой, а…
– …А ищешь обходные пути, – рассмеялся Трипп, и я почувствовала, что краснею. Все-таки он сумел настоять на своем.
– На самом деле, – сказала я, напуская на себя неприступный вид, – я хотела сказать только одно: мы вовсе не в тупике. Пока не в тупике. Есть еще несколько вопросов, на которые можно попытаться найти ответ, и, как знать, быть может, один из них откроет нам путь к истине.
– Какие же это вопросы?
– Например, я не прочь узнать, где та половинка кольца, которая принадлежала Бутси. Мы с Кло перетряхнули всю коробку с запасными деталями, но кольца там нет. В ящиках комода и в шкатулках Бутси тоже ничего нет.
– А на чердаке вы смотрели?
– Пока нет. Я собиралась там все проверить, но… Ты же знаешь, как я боюсь пауков! Однажды мы с Бутси поднимались на чердак, чтобы убрать старые рождественские гирлянды, и я видела, какие там паутины по углам и под стропилами! Правда, в тот раз никаких пауков я не видела, но я совершенно уверена, что там они размером с кулак. Представляешь, если такая тварь свалится тебе за шиворот или вцепится в волосы? Томми, кстати, тоже визжит как девчонка, стоит ему только увидеть самого маленького безобидного паучка, так что от него помощи ждать без толку.
– Я не боюсь пауков. – Трипп ухмыльнулся.
– Ты действительно хочешь мне помочь?
– А разве ты просила о помощи?
Я попыталась вздохнуть, но не сдержалась и фыркнула.
– Дорогой мистер Монтгомери, не будете ли вы так любезны подняться со мной на чердак и перевернуть кучу пыльного хлама в поисках кольца… сэр? – Я посмотрела на него. – Нет, Трипп, серьезно: мне может понадобиться грубая мужская сила, чтобы ворочать старые сундуки… да и пауков кто-то должен разогнать!
– Я бы с удовольствием… Только, может, лучше сделать это не сейчас, а днем, когда будет посветлее? На чердаке наверняка есть слуховое окошко…
– Конечно, есть. Спасибо, Трипп. – Я немного помолчала. – Знаешь, я собираюсь еще раз повидать Матильду. На этот раз я поднимусь к ней в комнату и буду ждать, пока она проснется… или пока она не почувствует себя лучше. Мне обязательно надо с ней поговорить, но она… С тех пор, как я вернулась, я ездила в «Солнечные поляны» уже четыре раза, но меня каждый раз отсылали прочь, потому что ей якобы нездоровится.
– А ты попробуй пригласить ее на ужин. Я еще не слышал, чтобы Матильда отказалась от угощения. Она худа, как щепка, но ест как лошадь… И куда только все помещается?
– А разве ей можно? Я имела в виду – разве Матильда может покидать пансионат?
– Конечно, может; это же не тюрьма. Кора почти каждое воскресенье возит ее в церковь, а потом – к себе домой, на воскресный праздничный обед. Если хочешь, я сам передам Матильде твое приглашение и привезу ее к тебе. – Трипп многозначительно посмотрел на меня. – Правда, это будет означать, что я тоже останусь на обед и буду уничтожать твои продукты.
– Да оставайся, пожалуйста! – отмахнулась я. – Как насчет среды? Мне нужно еще немного времени, чтобы как следует покопаться в газетах – тогда, быть может, у меня появятся какие-то дополнительные вопросы, на которые Матильда сможет ответить. Черт побери, она прожила на свете сто четыре года, она знала Аделаиду… Вдруг она знает или догадывается, кто мог желать ей зла.
Раздался короткий сигнал, Трипп достал из кармана мобильник и взглянул на экран.
– Извини, труба зовет. В окружном аэропорту разбился легкомоторный самолет. – Он поднялся.
– Неужели каждый вызов означает, что кто-то погиб?
– Скажем так – почти каждый. И привыкнуть к этому невозможно.
Я вспомнила, как вскоре после своего возвращения я спросила Триппа, почему он передумал и не стал врачом-кардиологом, как он всегда мечтал. «Мне не хотелось посвящать жизнь делу, которое было бы слишком тесно связано с моими воспоминаниями о тебе. Работа с трупами помогла мне заполнить образовавшуюся в жизни пустоту», – ответил мне Трипп. Тогда я как-то не вдумалась в значение этих слов, но сейчас меня, что называется, пробрало. Стыд, смущение и острое чувство потери, которые я испытала, были столь сильны, что я не выдержала и опустила взгляд.
