Мне Грибанов рассказывал, что ему пообещали сохранить жизнь, когда он был уже арестован, видимо, с тем, чтобы всё рассказал, и, как рассказывали участвовавшие в процессе товарищи, на суде он вел себя нагло, уверенно, беспечно, не ожидая приговора о высшей мере наказания.
1. 2-й раз он смог попасть в ГРУ только после проверки в КГБ. Следовательно, он уже был их агентом-осведомителем, иначе они зарубили бы его по компрометирующим основаниям.
2. Он установил контакты по их поручению. Ещё в Москве сговорился с Винном и начал передавать документы
[752].
Американцы помогли проверить материалы и полностью его идентифицировать <и> установить.
3. В декабре 61-го его засекли
[753].
4. Всё, что он передавал англичанам и американцам, можно разделить на две части: шпионские материалы, которые он добывал сам, и дезу.
Из записи № 2:
Видимо, он ещё со времени пребывании в Турции находился на связи с КГБ
[754]. Я это понял на основании следующих данных: в ходе его «разработки» создавался кинофильм, где показывалось, как он закладывает <тайники>, проявляет снимки и т. д.
Приезжавший в Куйбышев инспектор КПК Климов у меня спросил: «Знали ли Пеньковского, когда он был в Турции и известен ли мне он, как агент КГБ?» Я ответил, что <сотрудников> было порядочно, и всех я не мог знать.
Кроме того, когда Вера Ивановна и Светлана летали с туристической поездкой в Лондон, то почему-то их посадили вместе с этим подлецом (видимо, работники КГБ).
Они же поручили ему подойти ко мне, когда я, проводив Веру Ивановну, стоял у окна. Он подошел, поздоровался и сказал, что тоже летит. Я подумал, это работник КГБ, и сказал ему «счастливого пути».
А в самолете он подсел к нашим и познакомился, в Лондоне пытался неоднократно навязываться к Светлане и т. д.
[755]
Это всё было, очевидно, по заданию КГБ. До чего это бесчестно, низко и мерзко.
О том, что он был агентом КГБ, я спрашивал у работника особого отдела, который сказал, что «сейчас нет», тот же вопрос я задавал Гуськову, который ответил «кажется, нет». Но ясно, что это было вранье.
Ввиду того, что Пеньковский к секретам, о которых он расписывался на процессе, он по линии ГРУ <отношения> не имел, а только ходил в библиотеку и, вероятно, по заданию КГБ фотографировал сотни листов из «Военного вестника», несекретного журнала, это всё для того, чтобы фигурировать в процессе «сотнями кадров».
Я не знаю, что ему мог наболтать Варенцов, бывший его хорошим знакомым, посещавшим квартиру, но по линии ГРУ он мог выведать только некоторые секреты у болтунов типа Мамсурова, с которыми был в хороших отношениях.
В мае 62 года, видя, что затея КГБ с командированием в США не удалась, тогда ко мне пришел сотрудник особого отдела и просил меня «выступить на совещании и похвалить Пеньковского за хорошую работу и т. д., чтобы вселить у него уверенность, что его не подозревают».
Я с возмущением отверг эту болтовню и сказал, что нечего тянуть с его разработкой, а надо вызвать его и допросить, и у меня нет сомнений, что он должен признаться. Однако моего совета не послушались, так как у них замыслы были более широкие, т. е. скомпрометировать меня в ущерб государственным интересам и до октября 1962 г., т. е. 6 месяцев без всякой необходимости «разрабатывали» его, создавая условия для работы в пользу иностранной разведки, лишь бы выполнить задуманный план против меня. Мне это теперь стало ясно как день.
В тот период я не подозревал, что на это могут быть способны ответственные работники, Шелепин, Семичастный, Широков* и их руководители, но это оказалось так.
Они решили свести личные счеты со мной. Я считаю, что неумелыми действиями нанесено много вреда ГРУ, чего можно было бы избежать, если подойти к этому по-партийному, по-государственному.
Из записи № 1:
После ареста через некоторое время вызвали на допрос Варенцова, Рогова, Смоликова в КГБ. Я узнал об этом от Варенцова, когда <нас> вызвали в ЦК. И вот вместо того, чтобы <не> со мной разобраться, первым в ЦК вошел я. Там сидели Козлов Ф. Р., Брежнев и Шелепин.
Козлов сказал: «Мы в ЦК обсудили вопрос о Пеньковском и вынесли решение — лишить тебя звания Героя Советского Союза, снизить в воинском звании с генерала армии до генерал-майора и направить на работу в округ с понижением».
При этом Козлов добавил: «ЦК все проверил и ни к тебе, ни к твоей семье никаких политических претензий не имеется».
Я на это сказал, что звание Героя Советского Союза мне присвоено за участие в штурме Берлина, так при чем же это дело? На что Козлов ответил: «Ну, вот мы так решили».
Когда я вышел, ко мне подошел Варенцов и сказал: «Иван Александрович, во всем этом я виноват. Когда нас всех, — показал Рогова, Смоликова, — вызвали в КГБ, я и там сказал».
Я с тяжелым сердцем пошел домой, и тут провокаторы подсунули мне ЗИС. Шофер остановился и предложил довезти до дома.
Я спросил, чья машина, он ответил — Г. К. Жукова. Я поблагодарил и пошел дальше. Вот ведь подлецы, рассчитывали, что я с горя шоферу наговорю все подробности, а он передаст в КГБ.
В тот же день этот подлец Малиновский (бывший колчаковец)
[756] приказал в 24 часа отправить <меня> в Ташкент на должность заместителя командующего войск округа по вузам. Всю ночь звонили и спрашивали, выехал ли я
[757]…
