С визгом покрышек я остановила машину возле входа в больницу, быстро выпрыгнула из нее и позвала на помощь санитаров, которые подбежали с каталкой, аккуратно водрузили на нее тело Бена и отвезли его внутрь. Я же села обратно в машину и перепарковала ее возле мусорных контейнеров, что стояли неподалеку. На всякий случай, хотя это было и бессмысленно, протерла руль и ручку передач тряпкой, что лежала в бардачке, вытащила ключи из зажигания и бросила их на сиденье.
Затем я зашла в здание клиники и подбежала к стойке регистрации.
– Добрый вечер. А куда повезли мужчину? Его только что санитары на коляске привезли. Он без сознания.
– Подождите, – сказала мне чернокожая женщина в круглых очках на переносице.
– Я его сама привезла на машине и…
– Подождите, – повторила она, даже не посмотрев на меня. – Доктор Льюис.
– Да, – ответил человек, стоявший сзади меня.
– Этой девушке нужна помощь, а я только подошла.
– Здравствуйте, – я обернулась и увидела перед собой мужчину в белом халате с козлиной седой бородкой. Он словно сошел с рекламного буклета про вакцины. – Тут только что доставили мужчину. Без сознания. Санитары его отвезли куда-то на коляске. Я не знаю куда, я парковала машину.
– Его отвезли в смотровую.
– А где она?
– Простите, а кем вы ему приходитесь?
– Я? Я его жена, – практически без задержки ответила я.
– Замечательно. Доктору как раз нужна будет некоторая информация. Пройдемте со мной.
– Ага, – только и ответила я.
Я не знаю, что именно заставило меня сказать, будто я его жена, но я была точно уверена, скажи я правду, дальше стойки регистрации меня бы не пустили. А в данном случае вряд ли кто будет сравнивать мои и Бена документы. Пока мы шли, я вспомнила, как ненавижу больницы. У меня с ними связаны одни из самых ужасных воспоминаний. Я думаю, мало у кого возникают приятные ассоциации. Но этот стерильно-пустой запах, который уже давно въелся в каждый участок клиники, нагонял на меня самые негативные мысли. Безнадежностью тут было пропитано все. От бледно-зеленых стен до пустых и обреченных глаз больных, что лежали на своих койках. Как же много плохих новостей тут было сказано! Как много пролитых слез и душераздирающих криков слышали эти стены! А еще врачи. Они хоть и спасали каждый день жизни, но их лица скорее походили на трупы, которые находились на нижнем этаже в морге. Может, это от постоянных драм с плохим концом, что они видят каждый день, может, от многочасовых смен, что им приходилось отрабатывать, а может, во всем виновато освещение. Даже оно было словно заражено неизвестным и смертельным вирусом. В общем, больницы – это, наверное, самое ужасное и неудобное место, после похорон и семейных праздников. К счастью, семьи у меня нет, так что хотя бы от них я избавлена.
Мы дошли до койки, где лежал Бен. Слава богу, он уже был в сознании, и его глаза были приоткрыты. К его руке была подключена капельница, и возле него стояла медсестра.
– Мистер… – произнес доктор.
– Хадсон, – пришла ему на помощь медсестра.
– Мистер Хадсон, я доктор Льюис. Я привел вашу жену.
– Кого? – произнес Бен еле слышным голосом.
– Милый, Бен, – я кинулась ему на грудь и шепотом произнесла: – Заткнись и лежи тихо.
– Что? – переспросил Бен.
– Дорогой, как ты? Тебя избили, ты меня не узнаешь? – я включила курицу-наседку и причитающим голосом затараторила: – Доктор! Сестра! Что с ним? У него сотрясение? Сделайте что-нибудь? Он умирает?
– Миссис Хадсон, успокойтесь. Им уже занимаются, – произнес доктор.
– Как, но где врачи? Что у него с головой? – миссис Хадсон? Хм, а неплохо звучит. Кимберли Хадсон. Здорово бы звучало в титрах какого-нибудь фильма. Ох, женщина, успокойся, это всего лишь первое свидание.
– Он в сознании, это хороший знак, – сказал доктор Льюис. – Сейчас мы убедимся в его стабильности и отправим на томографию. Поможете заполнить бумаги?
– Какие бумаги? Какая стабильность? – я вдруг поняла, что понятия не имею, какой у него номер социального страхования, когда день рождения и прочее. Если я не отвечу на эти вопросы, они сразу поймут, что никакая я не жена, и выпрут меня из больницы. А мне еще нужно было узнать, что это за амбалы и чем мне грозит то, что я с ними сделала. Но главное, я поняла, что меня правда волнует, что с Беном. Черт, это было бы идеальное свидание.
– Миссис Хадсон, прошу вас, – сказал доктор с уставшим взглядом. – Позвольте врачам заняться вашим мужем.
– Ладно, простите, – я пустила слезу.
На вкус она была даже соленая. Я так давно не плакала, что немного зависла, ощущая ее вкус.
– Пройдемте со мной к регистратуре, – доктор улыбнулся и показал в ту сторону, откуда мы пришли.
– Да, одну минуту, – сказала я, подошла к Бену, поцеловала его в щеку, заметив при этом его взгляд, полный вопросов, и взяла с края койки его пальто, в котором, я искренне надеялась, лежит бумажник с документами. Этот жест не вызвал ни у кого подозрений, и я пошла вслед за доктором. Когда мы уже подходили к регистратуре, я спросила, где ближайший туалет, и узнав направление, поспешила туда.
Запершись в кабинке, судорожно перерывая, казалось, бесчисленные карманы пальто, которых на самом деле было всего четыре, я чудом нашла бумажник. Там было небольшое количество наличных, куча кредитных карточек и главное для меня – документы. Так я узнала, что он всего лишь на четыре года старше меня, что у него зеленые, а не голубые глаза, как я думала, а еще узнала, что на задней стороне его водительских прав было согласие на донорство в случае его смерти. При его циничном отношении к жизни это было поистине сюрпризом.
Когда я вызубрила всю его подноготную, включая то, в каком спортзале у него членство, я вышла из туалета и заполнила все бумаги. Я хотела вернуться в его палату, но мне сказали, что его уже повезли на томографию. Крепкий кофе, сигарета, ваш выход. Я никак не могла протрезветь, поэтому просто уселась на ступеньки клиники, закутавшись в его пальто, смотрела за происходящим.
Я не успела докурить сигарету и допить весьма паршивый кофе, как с воем сирен и скрежетом шин подъехала машина «Скорой помощи». Навстречу ей кинулось несколько врачей. Задние двери машины раскрылись, и парамедики начали вытаскивать каталку. Бурая кровь лилась на землю, врачи спрашивали анамнез, а парамедики скороговоркой докладывали, что произошло с пострадавшим. И тут я заметила этот взгляд и мимику действующих лиц. Врачи понимали, что им уже не спасти пациента, парамедики понимали, что они не успели, а сам пострадавший напоследок затуманенным взглядом пытался насладиться звездным небом. Он не хотел внутрь. Он уже был не здесь и прекрасно понимал, что никакие действия не спасут его жизнь. Была бы его воля, он бы попросил их остановиться, дать ему закурить и позволить вдохнуть свежий воздух без пластиковых трубок, что уже торчали из его рта. Но это было не в его власти. Каждый делал свою работу. А сам пациент был всего лишь маленькой шестеренкой внутри огромного механизма последовательности. Когда за тебя берется вселенная, тут уж что ни делай, от тебя уже ничего не зависит.
