– Там все плохо? – крикнула я.
– Нет. Но еле успел. Идешь?
– Дай мне минутку еще. Или сделай рыцарский поступок и перенеси меня.
– Ты в курсе, что ты самая ленивая из тех, кого я встречал? – сказал он, снова вернувшись в комнату.
– Ага. У меня, даже уверена, где-то должна валяться медаль, – я лежу и откровенно пялюсь на его нижний пресс. Если он накачан, как в случае Кертиса, – это самая сексуальная часть тела. Мне кажется, накачанный нижний пресс выглядит немного вульгарным, если даже мужчина не голый ниже пояса.
– Мне кажется или ты рассматриваешь мой член? – спрашивает он.
– Ну, почти. Немного выше. Но и член тоже.
– Критика? Похвала? Рецензии?
– Ну, я же тебе не трипэдвайзер, – говорю я. – Тебе, может, звездочки нарисовать?
– Да. С комментариями.
– Обойдешься, – я показываю ему язык.
– Ах так? – он запрыгивает на кровать и хорошенько ударяет ладонью по моей ягодице. До мурашек. Не была бы я такой убитой, обязательно запрыгнула бы на него. Но при всем желании даже не могу пошевелиться.
– Эй, повежливее с моей попкой. Она тебе не гитарные струны.
– Твоя попка чудесна. Уверен, у нее тоже есть медаль. Хотя она иногда заслуживает жести.
– Даже не начинай, – я предостерегаю его.
– Ладно, ладно. – Кертис встает с кровати, надевает джинсы на голое тело и спрашивает: – Выпьешь?
– Можно. У тебя есть ром?
– Рома нет, – он чешет голову. – Есть текила и виски.
– Давай текилу. – Может, она вылечит меня?
– Ок. Щас принесу. Иди пока в ванную.
– Ой, иду, иду!
Пока он гремел на кухне бокалами, холодильником и чем-то еще, я стояла возле ванны и смотрела в воду. Вода притягивала и гипнотизировала. Я не спеша опустила в нее только кончики пальцев ноги, чтобы проверить температуру, а затем начала постепенно опускать и всю ногу. Вода была горячей и приятной. Из-за контраста температуры кожу покрыли мурашки и стало холодно. Набравшись смелости, я опустила в ванну вторую ногу и затем постепенно погрузилась в нее вся.
Я решила не собирать волосы в хвост, а смотреть на то, как мокрые огненно-рыжие кончики лежат на моем теле, а те, что в воде, придают ей немного красный оттенок. И татуировка в виде трех алых роз, перевитых алой же лентой, в самом низу живота. Красивая татуировка, мне нравится. Пожалуй, самое прекрасное, чем я обладаю. И, главное, она со мной навсегда. Я рассматривала свое абсолютно голое и бледное тело, представляя, что смотрю на себя откуда-нибудь сверху. Мне было это интересно не с точки зрения сексуальности, а скорее как-то в общем. В той атмосфере, месте, времени суток, освещении, в котором я сейчас нахожусь. Вообще моя мечта – хотя бы на один день узнать себя со стороны. Смотреть на себя чужими глазами, слушать чужими ушами, чувствовать свой запах, попробовать, как я целуюсь. Думаю, если бы мне все это удалось, я бы выросла как личность и много о себе узнала того, что мне не подвластно увидеть, находясь в своем теле. Поэтому я стараюсь хотя бы представить, как выгляжу со стороны. Но почему-то обычно получается взгляд откуда-то сверху.
– А вот и я, – в ванную комнату заходит Кертис и возвращает мое сознание в реальность.
– Ты как будто мохито делал.
– Капризы? – говорит он и ставит бутылки, стаканы и лед на небольшой низкий столик справа от ванны.
– Скорее легкое возмущение, – сказала я и вытащила у него из кармана торчащую пачку сигарет. – Залезай, давай уже.
– Ну как тут устоять, – говорит он, жадно рассматривая мое тело.
Мы сидели и болтали. В основном говорил он, а я сидела сзади и поглаживала ему спину. Зеркала полностью запотели от пара, который, смешиваясь с дымом от сигарет, нагонял иллюзию того, что мы как будто в тумане. Текила, а может, и горячая ванна, сотворили чудо, и мне заметно полегчало. Я, как в детстве, намылила Кертису волосы и делала из них разные забавные прически. Затем снимала это на телефон и предлагала ему обновить фотографию в Фейсбуке. Он запротестовал и сказал, что после такого будет очень сложно поддерживать имидж брутального рокера.
– Слушай, Ким, – сказал он, – Тайлер вроде уже все уладил со звукозаписывающей компанией. И, как я понял, им светит хороший гонорар. А потом, скорее всего, будет небольшой тур. Так что, если все будет тип-топ, у меня будет целый месяц отпуска. Ты не хотела бы никуда съездить?
– Например? – спросила я и откинула голову на край ванны.
– Не знаю. Я особо нигде и не был. Может, в Пуэрто-Рико?
– Звучит… горячо. – Хм, а я никогда не отдыхала нигде с парнем. Курортные романы? И не раз. Но чтобы поехать вместе… такого не было.
– Там вроде прикольно. И главное – тепло.
– Это мне нравится. Люблю Чикаго, но климат – это сущее наказание. А это далеко?
– Пуэрто-Рико? – он выпустил большое кольцо из дыма. – Центральная Америка. Там рядом куча маленьких островов. Говорят по-английски. Я так думаю, во всяком случае. Если честно, мне все равно куда. Главное, чтобы было тепло, виски не заканчивался и ты была бы с самым минимальным количеством одежды, которое допускает эта страна.
– Ты неисправим, – я запускаю руку в его мокрые волосы.
– Ладно тебе. Это же здорово!
– Не спорю. Вот только бы пережить это Рождество и Новый год.
– Тоже терпеть не можешь все это притворство и сборы семьи?
– Ну, так вышло, – говорю я, – что сборов семьи у меня нет. Но вот вся эта вымученная радость, что мы просрали еще один год непонятно куда, меня просто бесит. Лицемерие в мировом масштабе.
– Зато это лицемерие, – говорит Кертис, – способствует процветанию тысяч корпораций.
– Слава капитализму? – говорю я.
– Типа того. Нальешь мне виски, крошка?
– Один виски, джентльмену без штанов. Сейчас будет.
Пока Кертис привстает немного вперед, чтобы взять губку и гель, я тянусь к столику, где стоят бутылки. Вначале я налила себе стопку текилы и разочаровалась, увидев что лайма больше нет, а идти нарезать новый было уж очень лень. Хоть соль осталась, уже неплохо. Потом я положила остатки уже почти растаявшего льда в стакан и налила Кертису виски. Мы уже были прилично пьяны, поэтому я немного расплескала. Но какая разница.
Когда я уже ставила бутылку на стол, нечто знакомое, появившееся словно из ниоткуда, зацепило мой слух так, что я словно окоченела и зависла. Я не могла точно понять, что это и откуда доносится, пока не повернулась на звук.
Я увидела перед собой жутко знакомый затылок парня. Он напевал одну до боли знакомую мне мелодию. Ту самую рождественскую песню, что насвистывал тот самый Марк, который изнасиловал меня в лагере. Стоп, это же и есть Марк. Это его затылок! Это его мелодия.
