Настя однажды увидела их вдвоем: они шли из магазина, Антон нес пакеты, Галина о чем-то оживленно говорила. Настя быстро свернула с дорожки и перешла на другую сторону дороги. Той ночью она сказала Антону:
— Я видела вас сегодня. Галина показалась мне здоровой. И веселой. Все нормально?
Антон поднялся на локте, зажег бра и посмотрел Насте в глаза.
— Да. Ремиссия. Хрупкое состояние онкобольных, но оно обнадеживает на самом деле. Галя может совсем выздороветь. Настя, скажу тебе правду. Ситуация такая. Она не держит меня насильно, не пугает, ничего не требует. Все, чего ей хотелось, она уже довела до моего сознания. Мы с ней говорим обо всем, а молчим об одной вещи. Если я уйду, она точно убьет себя. Она это оружие уже проверила. Оно работает. Сработает и еще раз. Да, наверное, это шантаж, но я пока не нашел выхода. Я погибаю без тебя, но я не хочу погибать рядом с тобой и тебя тянуть в эту пропасть. Мне никуда не деться от вины. Такая вот ахиллесова пята. О ней знала только Галя. Понимаешь? Она, а не я!
— Я подожду, — шепнула Настя. — Сколько угодно подожду.
В конце августа, за неделю до Настиного дня рождения, ей позвонила Вера:
— Ты не поверишь, какое у меня для тебя предложение. Во-первых, мы с Толей приглашаем тебя отметить свой праздник в нашем кемпинге. А во-вторых, там будут те же люди, что и год назад. И Антон с Галиной. Собственно, это его идея.
— Боже, это как? Я не понимаю…
— Я тоже не очень. Но, думаю, лучше не вникать. Что бы мы ни думали, Антон всегда окажется прав. Он такой, ты же знаешь. Раз они приедут вместе, значит, и с ней вопрос решен. Попробуй расслабиться и получить удовольствие.
Это был гром, извержение вулкана, падение всех снежных вершин на Настину уставшую голову, на ее жизнь, в которой целый год не было ни светлых перемен, ни просвета. Такое событие. И он ей не сказал ни слова, даже не намекнул. Что это? Настя думала тяжело, непрестанно, находила самые неприятные для себя варианты в первую очередь. Например, Антон собирает всех в том же составе, чтобы радикальным, демонстративным и окончательным образом снять свою вину перед Галиной. Он там, в той ситуации, в которой совершил преступление, — объявит публично, что навсегда вернулся к Галине. И торжественно извинится перед Настей. Значит, ехать нельзя? Вынести это ведь невозможно. Она просто убежит, спрячется от всех. Только не подобный парад, не демонстрация. А если…
И только в крошечном уголке не ума, а сердца теплилась робкая надежда. А вдруг это не против нее. Вдруг это новое начало. То ли счастья, то ли тревоги, но вместе…
Настя чувствовала себя физически больной, такая тяжелая задача поставлена перед ней. Спасибо маме. Валентина научила дочь, как женщине выживать, когда совсем кончаются силы. Нужно заниматься своей внешностью. Это значит не только выбирать одежду и прическу. Это значит есть и пить то, от чего кожа станет гладкой и чистой, глаза яркими, цвет лица нежным. Настя вспомнила и кислородную маску, запас которой Валентина привезла. Она начала собираться на свой день рождения с Антоном за неделю.
За десять минут до того, как Вера с мужем должны были позвонить, подъехав к ее подъезду, Настя спокойно стояла перед зеркалом. Да, она нормально подготовилась. Шифоновая блузка цвета тумана с широкими рукавами до локтя на манжете, с маленьким воротничком под шею и рядом мелких пуговиц по груди. Черная длинная юбка с кружевными воланами. Замшевые босоножки на высоком каблуке. И косметики чуть-чуть. И никаких парикмахеров. Волосы и так обнимают голову теплым, чистым облаком, глаза ясные, широко открытые, как будто собираются увидеть радость, губы свежие, готовые улыбнуться. Всем. И тайком — только ему.
Они подъехали к кемпингу, когда вечер только рождался, он был необычайно тихим и душистым. Он еще не скрывал краски, он просто их чуть приглушил и состарил, как для картины. Все уже приехали. Настя издалека увидела Пашу, Свету и Васю, Галину и Антона… Они смотрели, как она выходит из машины, и никто не улыбался.
Когда она подошла к ним, произошло то же, что и год назад. Люди исчезли, все лица растаяли. И только Антон отражался в Настиных глазах, только он был ярким и настоящим.
Так начался ее праздник. Вера с мужем воссоздали все до детали. Были «Глицин», яркие овощи на больших тарелках, деревенские кружки и венгерский дымящийся гуляш. Пели Света с Васей. Читала Бродского под гитару Галина. Грустно смотрел в свои очки Паша на другом конце стола. И никто не знал, что будет дальше. И все боялись расходиться. Когда Насте показалось, что общее напряжение стало невыносимым, она встала и сказала Вере:
— Покажи мне, куда идти. Устала я. Отвыкла от веселья.
Вера проводила ее в ту же комнату. Она была уже совсем другой. Красиво обставленной, уютной и нарядной, как спальня игрушечной принцессы.
И опять Настя не помнила, закрыла ли она дверь на засов. Она прошла в ванную, выскользнула из одежды, смыла с тела усталость, а с лица оживление, подошла к той самой кровати, прижала ладони к глазам: то ли прогоняла, то ли ловила резкий образ Антона, который уже причинял боль… А он вошел и оторвал ее руки, открыл ее лицо и губы, повернул к себе.
И настала их ночь.
— Только не думай ни о чем и ни о чем не спрашивай, — шепнул он. — Отпусти в себе все. Есть только мы. Мы сейчас разрушили запреты, преграды, враждебность людей и судьбы. И никто, ничто не помешает нам получить свою награду. Свое счастье, которое рождается только так. В твоем сладком теле, в твоем стоне, в моем безумном, нестерпимом желании.
Так и было, как он сказал. Так все и бывает в жизни Насти. Как говорит Антон.
Они не вышли к общему завтраку. Поздним утром Вера поставила на тумбочку в коридоре поднос с кофе и бутербродами, постучала в их дверь и ушла.
Медовая ночь разлилась на новый день. Надеялись ли они, что все решится само собой, что все лишние люди просто испарятся, исчезнут, оставив их в покое? Им было все равно. Они были слишком богаты и счастливы, чтобы думать о том, что будет через час или день. Настя жила особой, волшебной и фантастической жизнью, какой не видела ни во снах, ни в мечтах. Она существовала в его восхищенных глазах, в его уверенных руках. Она сама видела, как она прекрасна. Ее тело познало высший комфорт. Только блаженное удовольствие, только горячий восторг. Только нежность, которая успокаивала сердце, чтобы оно не разорвалось от полетов любви.
Днем они появились в общем зале. Никто не уехал. Им даже кивнули. Вера заговорила, Толя пожал Антону руку и выскочил покурить. Был обед, который проходил в тишине и как будто в замедленной съемке. Все говорили приглушенно, потому что странно звучали голоса в большом помещении, заполненном напряжением и тревогой.
За окном опять заволновалась гроза, ветер плеснул в стекла дождем. И все равно все пошли после обеда на прогулку. Гуляли парами и поодиночке, без зонтиков.
Галина шла с Пашей, они спокойно разговаривали. Так это выглядело. Антон держал Настю за руку, часто останавливался и целовал ее. Когда над компанией сверкнула яркая молния, он рассмеялся и сказал:
