Георгий любил Катю, наверное. Он не хотел с ней расставаться даже на день, он восхищался ею как женщиной, он был без ума от их секса. А Катя, вынырнув из-под волны первой и бурной страсти, вдруг увидела рядом с собой совсем не родного человека. Катя не находила в нем ни доброты, ни великодушия. Она даже ума в нем не находила, оказавшись в замкнутом пространстве скоропостижного брака. Потерпела немного и сказала ему о том, что они совершили ошибку. Зов плоти приняли за родство.
Георгий не просто не понял. Он устроил из выяснения отношений короткий и уродливый ад. Катя сумела его оборвать, использовать свои козыри для быстрого развода. Ей хватило мужества и решимости выгнать его из квартиры, несмотря на нытье о том, что ему некуда идти. И в этой борьбе ей помог опыт родителей, которые отмучились в плену так называемой семьи, как узники одной камеры.
Одиночества Катя не боялась. Для нее именно одиночество — залог свободы. Гарантия личной неприкосновенности.
Виктор приехал ее поздравить почти ночью. Он работал допоздна и без выходных. Он всегда был взвинченным, прокуренным, истосковавшимся. Он был чужим мужем, рвался изо всех жил, чтобы обеспечить нормальную жизнь жене-домохозяйке и двум постоянно болеющим детям. В Катю влюбился, увидев ее на улице. Был привязан безнадежно, жестоко и тоскливо. Он постоянно думал о том, что не удержит ее, потому что никогда не оставит семью. Вот он был и добрым, и умным. И таким порядочным, что Катя была готова на любые жертвы, лишь бы не нарушать его жизненный порядок. А папины гены шептали ей, что это и ее наиболее комфортный порядок. Ее мужчина отдает ей главное: любовь и страсть. А все жизненные проблемы решает где-то там, в семье, которую для проблем и создают.
Катерина сама с собой совершенствовала папину схему существования. Лень, возведенную в абсолют, неприступные границы личной свободы, отношения на уровне высокой дипломатии — без обид и претензий.
И только в сумасшедших ночных встречах все это начинало казаться дикой ерундой — и личная свобода, и комфортная дипломатия, и высокий устав безусловной порядочности, и даже Катина лень. Они так торопились насытиться друг другом, насмотреться, налюбоваться, что почти никогда вместе просто не сидели за кухонным столом. У них не было ни общих обедов, ни общих ужинов и завтраков. И когда Виктор отрывал себя от нее в прихожей, Катя плелась в остывающую постель не как заласканная любовница, а как жертва стихийного бедствия. Следы поцелуев горели, как живые раны. Тело ныло и скулило, оно не было таким разумным, как Катин мозг. Оно тосковало по тому, кто ушел к законной жене досыпать эту ночь.
Катя протянула по длине солнечного луча голую ногу, распахнула полы халата. Ее нежная, гладкая кожа теплела, млела и отливала атласом. Кожа у нее, как у бабушки Розы, безупречная, без волоска на руках и ногах. Как говорил их домашний врач, это признак совершенной женственности, полная победа женских гормонов. Такая странная генетическая предопределенность истребила силу и характер ее отца, видимо. Победа не тех гормонов. Роза была папиной матерью. Катя надеялась, что с женским организмом такой беды не случится. Женский ум справится даже с диктатом гормонов.
Она сладко зевнула, потянулась, потеряла тапок, попыталась придвинуть его к себе пальцами ноги, но он лишь отодвинулся дальше. Катя поднялась с подоконника и пошла в одном тапке по теплому полу. Она никогда не делала лишних движений. Это было почти религией.
Ее маленькая и очень красивая кухня — что-то среднее между уголком умной цивилизации и живописной каменной пещерой, — была уже залита солнцем от пола до потолка. Катя даже ахнула, приоткрыв свой крупный, полногубый рот. Она потянулась за банкой с кофе, потеряла свой безразмерный халат, переступила, отбросила второй тапок и начала готовить завтрак.
Этот процесс раздражал ее бывшего мужа Георгия. А мама обожала наблюдать за тем, как в каждом движении дочери сливаются и сотрудничают несоединимые, казалось бы, мотивы. Катя была крайне чистоплотна, патологически ленива и любила вкусную, заботливо приготовленную еду. И постоянно управляла своим сложным набором желаний и инстинктов. Это было на уровне научных открытий. Не протянуть лишний раз руку, не нагнуться только по одному делу, не открыть холодильник ради одного продукта. Упавшее на пол полотенце Катя не поднимала, она ногой его придвигала к маленькому баку, который открывался сбоку при нажатии педали, и полотенце улетало с ноги точно по назначению. Чистое полотенце спускалось с антресолей-лифт, занимало свое место, как дрессированное. И так было во всем.
Катя выпила кофе после вкусного омлета, который у нее никогда не был одним и тем же. Добавками могло служить что угодно, и всякий раз получалось здорово. Отправила тарелку и чашку в посудомоечную машину. Придвинула халат ногой к ванной, там у него свой бак. А сама сняла с вешалки другой халат. В этом главная особенность Катиной квартиры: по всему периметру — кованые вешалки на стенах из черного металла с белыми коваными же розами. Это для халатов.
В ванную Катя приходила после завтрака. Это было главным удовольствием утра. Катя нежилась в теплой воде и умудрялась лежа принимать контрастный душ. Таких открытий у нее было сколько угодно. Все, что рекомендуется, только в самом щадящем и комфортном варианте. Лежа. В ванной ее настигли сладкие воспоминания о прошедшей бессонной ночи, тело вписалось в негу, истому, как в единственно возможную для него среду обитания.
К зеркалу на туалетном столике Катя села серьезно, сосредоточенно. Это важное дело. Все зеркала у Кати двусторонние, с увеличивающей стороной. Она рассматривает свое лицо придирчиво и отстраненно, как контролер качества. Катя видит только фрагменты и только несовершенства. Морщинка, пятнышко, припухлость. Серьезные и непоправимые недостатки обходит взглядом: что с этим поделаешь.
К самым большим дефектам внешности Катя относила свой крупный рот с полными, розовыми губами. Она с детства считала непременным атрибутом женской красоты рот сердечком, как у сказочных принцесс. Полная нижняя губа и красиво вырезанная верхняя. А у нее верхняя была даже полнее нижней. Это придавало лицу капризное и высокомерное выражение. Мальчики в школе, правда, с ума сходили, описывали Кате ее красоту, особенно губы, зовущие поцелуи. Но что они понимают! Из-за такого рта Катя никогда не пользовалась губной помадой: краска делала ее лицо вызывающим, порочным и вульгарным. И глаза Катя не подкрашивала. Хотя ресницы у нее слишком светлые, и брови чуть золотятся. Но стоит немного провести тушью, как нежный и спокойный светло-голубой взгляд становится острым и нечистым.
— В этом все дело, — говорила мама. — Ты помешана на своей чистоплотности. Нормальные женщины просто красятся, чтобы стать ярче, а ты постоянно моешься. Как кошка. Надо же, как повезло с внешностью: ты родилась такой яркой, что сама себя испортить не можешь.
День лег солнечным пятном у Катиных босых ног. Впереди серьезная работа. Катя журналист, ей нужно сдать большой проблемный материал. Больная история, жестокие факты, Катя собирала их больше месяца. Потом сделала паузу, чтобы немного отстраниться, успокоить возмущение и гнев. Писать нужно, когда нервы и мысли под контролем, когда все на своих местах. Но перед этим необходим еще кусочек воли и безмятежности, еще капелька теплого уюта. Нет ничего слаще дневного сна.
