Поэтому Ланочка ходила к телефону-автомату, дежурила неделю рядом с ним (она заготовила легенду на всякий случай и действительно там простаивала с серьезным видом, чтоб ее видели киоскерша из газетного ларька и мороженщица по соседству).
Они, кстати, подружились, с Ланочкой ведь все в той округе, где стоял дом Алины и Графа, все, кто хоть разок с ней поразговаривал, уже дружили.
Правда, по закону все найденное шло государству, а нашедшим платили сколько-то процентов от суммы.
Но мозаичисты молчали, брали доллары и выдавали рубли.
Этот обмен валюты и им мог обойтись в семь лет лагеря.
И помаленьку доллары пошли в дело.
49. Комитет наших женщин
Алина в конце концов нашла работу в Комитете наших женщин, организации международной, чьи редакторы, к примеру, доставляли автоматы Калашникова ящиками в борющуюся Анголу.
У одной такой сотрудницы в той же Анголе, при переходе через заболоченную пойму реки (она несла ящик с оружием на плечах), начались страшные боли в животе.
Несчастную, стонущую представительницу Комитета вывезли на вертолете повстанцев в госпиталь, где ей диагностировали внематочную беременность!
В военном госпитале такое было впервые.
Алину взяли в Комитет в хандийский отдел как переводчицу, хорошо.
Она уже сдала все экзамены, защитила диплом и получила корочки. Тоже не без помощи зеленых портретов… всё в ее жизни стабилизировалось, и единственное, что отсутствовало в ней, были мужчины.
В бабском комитете их держали только на ответственных должностях, и они не снисходили до персонала.
К тому же Алина стягивала волосы в пучок, не красилась, носила юбки самой печальной длины, а на ногах у нее были советские туфли или, зимой, советские сапоги, сшитые по образцу военной обуви.
Удобно и в дождь, и в зимнюю слякоть, вынул ногу из обувки — все сухое.
Сапоги к батарее ставились сушиться понезаметнее, сбоку.
А поскольку выяснилось, что плюс к ханди Алина знает еще и ирду, а кроме них английский, французский и языки братьев-славян, то ее все время тягали на переговоры и гордились ее внешним видом. Скромная советская труженица!
И сама Терешкова была такова, лучшая женщина СССР, ткачиха-космонавт. Ее стригли, завивали, одевали, придавали ей европейский облик, но руки и скулы не перекроишь, врожденное отсутствие мимики тоже, а тем более выговор.
Раз в неделю в такой привилегированной международной организации давали заказы — зеленый горошек венгерский, болгарское лечо, польские маринованные огурчики, сыра 300 грамм «Советского», печенья две пачки «Юбилейного», кило гречки и две банки горбуши в собственном соку.
То есть жизнь у семьи была шикарная.
И то и дело в доме возникали праздники.
Ну и по субботам тоже являлись дамы с цветами, бутылкой сладкого и тортиком, мужики известно с чем.
Ланочка даже жаловалась на своих подруг из Комбината, они, пользуясь любым предлогом, навещали Графа, всегда с теми же подарками.
Граф выпивал, а ему нельзя, твердила Лана по телефону, не носите.
И ей же приходилось накрывать поляну.
Она пекла пироги с картошкой и луком.
Младшие члены семьи пользовались случаем и наедались до понедельника.
Но Алина боялась все время.
Боялась появления Сергея-старшего.
Вроде бы он погиб, но время от времени до нее доходили сведения от бывших сослуживцев по торгпредству (все же варились в одном дипломатическом супе, и до Комитета наших женщин кое-что доносилось), что исчезновение двух судов с грузом медного лома, предназначенного для сооружения статуи Христофора Колумба (дар советской страны каким-то незаинтересованным латиноамериканцам), причем страховка была оплачена Ллойдом, этот страховой случай до сих пор проверяется.
Огромные суммы тоже куда-то делись.
50. Страшный звонок
Пока однажды ей — по мобильному телефону, ибо годы промчались, шел ХХI век — не позвонили с неизвестного номера.
Мужской голос, вполне бандитский, произнес:
— Марья б. Серцова?
— Д… Нет. Вы ошиблись.
— Нет, б., я не ошибся. Алина?
— Что надо? — переходя на ту же интонацию, сказала она.
— Нас интересует, в каком состоянии б, сын Сергея Ивановича Серцова.
— А что? Как это, он жив? Он же утонул на том транспорте с медью?
— Мы хотим оплатить, б., его образование, поняла? Ему же скоро семнадцать. Чтобы он не попал в армию. Это та же, б., зона.
— Вам лучше знать, — с бьющимся сердцем возразила Алина.
— Он кончил, б., школу?
— Заканчивает. Английскую.
— И говорит?
— В совершенстве, — неизвестно зачем похвасталась Алина.
— Короче-мороче, ему пришлют приглашение в государство Монтегаско.
— А, там многие скрываются.
— Не ваше б. дело. У нас есть б возможности дать Сергею Сергеевичу Серцову образование в Англии.
— А вы кто?
— Я? Я б. адвокат. И имейте в виду, что ваше пребывание в чужой квартире под чужим паспортом небезопасно для вас же. Когда Сергей Сергеевич Серцов уедет в Монтегаско, его квартира должна быть продана, деньги должны быть переведены на счет, который мы укажем.
— А куда же он вернется?
— Он не вернется.
— В бочку с жидким бетоном и на дно моря?
— Ты, сука. Такой язык можно и отрезать, чтобы не болтал зря.
— Разумеется, Сережа никуда не поедет. Пока мне не позвонит его отец. Который официально признан погибшим.
— Алина, будем говорить серьезно. Отец Сергея Сергеевича был выловлен в бессознательном состоянии в океане рыбаками, долго жил на острове, не говорил. Потом переправился в одно латиноамериканское государство, там приобрел состояние.
— Да, ту страховку от Ллойда.
— Это все миф. И Сергей Иванович в страну проживания возвращаться не захотел.
— О, его тут очень давно ждут.
И Алина неожиданно для себя пошутила:
— Двое с носилками, один с лопатой.
Алина использовала одну из присказок Сергея. Что делать, с волками жить — по-волчьи выть. Три года этих речей, как на каторге. На зоне.
Ей ответили:
— Это все нами урегулировано.
— Да, мне давно не звонят.
— С того света не позвонишь, — развеселился адвокат.
